Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
Жил-был один царский советник. Он долго не мог жениться, но потом по совету других и по велению своего сердца всё же выбрал себе в жены и привёл в дом дочь одного вельможи. Супруги жили в любви и согласии, но время шло, а детей у них не рождалось, и это стало омрачать их мирную жизнь. День и ночь они молили бога дать им сына, давали разные обеты, и бог наконец внял их мольбам, родился у них сын. Обрадованный отец, забыв обо всём, постоянно сидел у колыбели ребёнка, наслаждаясь его лицезрением и лаская.
Однажды жена пошла в баню, оставив ребёнка на попечении отца, отец рад был этому, но в это время царь прислал человека и вызвал советника к себе во дворец по срочному делу.
В доме у них жила куница. Она ловила змей, не давая заползти в дом ни одному ползучему гаду. Советник, уходя к царю, понадеялся на эту куницу, притворил дверь и ушёл со спокойным сердцем.
А в дом и вправду вползла змея, быстро скользнула она к колыбели мальчика и уже вздыбилась для укуса. Но куница мгновенно прыгнула на змею и перегрызла ей горло. Кровь змеи обрызгала белую грудку куницы.
Тем временем советник вернулся. Увидел он, что куница вся в крови, и подумал, что она загрызла ребёнка. В глазах у него потемнело. Он схватил палку и в слепой ярости убил куницу. Но войдя в дом, он увидел, что мальчик цел и невредим, а около колыбели валяется мёртвая змея. Пожалел он о своём поступке, совершенном в безрассудном гневе и в поспешности, но было уже поздно. Он уже не в силах был оживить куницу, охранявшую их дом от ползучих змей.
— Напрасно ты напомнила мне эту притчу, Аспасия. Ни одного дела я ещё не решал так спокойно и неспешно, как эту поездку сюда. Я заранее примирился со смертью и честно закончу жизнь, ни о чём не буду жалеть. Сколько раз должен говорить тебе, что я не могу не быть с теми, с которыми связан клятвой. Это не только моя обязанность, но моя внутренняя необходимость. Я бессилен не сделать это!
— Жизнь вкусна и в твоём возрасте, князь! Впереди у тебя ещё много пути, много удовольствий, много радостей, у тебя, наконец, семья, дети.
— Если меня назовут изменником, мои дети не смогут быть счастливыми. От стыда им нельзя будет показаться на глаза людям. Они до смерти не смоют клейма, оставленного отцом.
— Я всего только глупая женщина, князь, но даже я вижу, что таких верных сынов, как ты, у Грузии мало, ей нужна твоя служба.
— У тебя нет родины, Аспасия, и ты не поймёшь боль моего сердца. Я всё время жил мечтой положить голову за родину, своими трудами и борьбой возвысить её величие. Теперь, когда и эта надежда исчезла, жизнь окончательно потеряла какой-либо смысл. Посколько будущее родины, а значит, и моё, подёрнуто мраком, лучше честная смерть, чем жалкое существование.
— Я слышала от воспитавшего меня факира, будто бог для того даровал нам жизнь, чтобы блюсти и сохранять её до тех пор, пока сам он не призовёт нас. Бог вдыхает в нас жизнь, и только он имеет право отнять её. Ускорение своей смерти, вопреки воле господа, такой же грех, как убийство невинного человека.
— В своём поступке я вижу промысел господен, Аспасия. По внушению господа жертвую я собой ради ближних и верю, что Иисус Христос сочтёт мою честную смерть за добродетель. Он ведь сам показал нам высший пример самопожертвования ради избавления рода человеческого.
— Если не откажешься от своего намерения, знай, князь, — заплакала Аспасия, — как только выйдешь отсюда, я сейчас же убью себя.
— Ты с ума сошла!
— Я сошла с ума, когда встала на путь греха. Бог свидетель, я не хотела тебя губить. Я всё предприняла для твоего спасения, но сама запуталась в своих же сетях и теперь говорю: как только выйдешь отсюда, убью себя!..
Цотнэ не проник в смысл её слов, и такая верность расчувствовала его. Он погладил её по голове, приласкал, ободрил.
— Не говори глупостей, Аспасия, успокойся и помолись за мою душу.
Аспасия снова собралась с силами. Что-то просветлело у неё во взгляде. Она завозилась, сунула руку за пазуху, вынула кисет и высыпала перед Цотнэ кучу золота.
— Всю свою жизнь копила я это. Если дозволишь истратить его на твоё спасение, буду счастлива. Уйдём отсюда. Подумай ещё, князь, быть может, господь вразумит тебя и завтра ты предпримешь более разумный шаг! Не спеши!
Цотнэ презрительно посмотрел на золото.
— Где мы найдём такое место, где нет смерти?! Какими благами жизни хочешь соблазнить меня, когда я уже отказался от жизни?
— А причаститься ты разве не хочешь? Ты же христианин? — ухватилась Аспасия за последнюю соломинку, подсказанную ей женской хитростью.
Цотнэ вздрогнул, растерялся и безнадёжно развёл руками.
— Кто меня причастит… Где найти священника среди ночи…
В это время вернулись Абиатар и Гугута.
— Князь, он ждёт тебя, — всхлипнул Абиатар, вытирая заплаканные глаза.
— Кто ждёт? Не дадите времени и причаститься? — закричала Аспасия.
— На всё воля божья. Иду… — Цотнэ двинулся к двери.
— Опомнись, князь! Не ходи! — вскричала Аспасия и упала в ноги Цотнэ. Гугута и Абиатар тоже кинулись ему в ноги, обняли колени, заголосили.
Горькая улыбка искривила лицо Цотнэ, к глазам подступили слёзы, ноги ослабли. Как бы и самому не зарыдать, подумал он, высвободился из их объятий, перекрестился и вышел. Гугута и Абиатар пошли его провожать.
Когда они вернулись, обмерли на пороге.
На перекинутой через потолочную балку верёвке висела Аспасия.
В тот день двери нойонов для просителей и жалобщиков были открыты.
Мартирос с утра готовился явиться ко двору, но едва волочил ноги, так не хотелось ему идти.
Всю ночь он раздумывал, как сказать монголам о приезде в Аниси правителя Одиши, главного вдохновителя Кохтаставского заговора, как избежать их гнева, как убедить их в невиновности Дадиани.
Он обдумал план действий, но, зная характер и нравы монголов, всё же боялся, как бы не ошибиться и не сложить голову, не говоря уже о потере долгов и процентов.