Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
У него было решено: если увидит, что нойоны в плохом настроении и если не удастся смягчить их сердца дарами и подношениями, то о грузинских заговорщиках совсем не упоминать. Правда, вместе с гибелью грузинских князей, его должников, терялось много золота, но у Мартироса и, кроме этого, было ещё кое-что в запасе. Кроме того, какой толк в золоте, если ненароком отрубят голову.
С этими мыслями и решениями подошёл он к монгольскому стану.
Распростершись на ковре, произнёс он хвалу властителям и преподнёс подарки.
Обилие и богатство подношений привело нойонов в хорошее настроение.
Главный нойон приласкал торговца:
— Слава богу, Мартирос, что жив и здоров и чувствуешь себя хорошо. Давно мы тебя не видели, где ты был?
— С караванами ходил в северные страны. Обошёл Россию и Крым…
— Наверно, много насобирал новостей? — старший нойон что-то сказал другим, те засмеялись, и склонили головы. — Ты немного подожди, — опять обратился он к Мартиросу. — Отпустим всех просителей и жалобщиков, сядем за стол, и ты нам расскажешь о северных странах.
Мартирос низко поклонился. Нукеры унесли подарки, а купцу велели сесть поодаль, среди гостей.
Нойоны были в отличном настроении. У Мартироса появилась надежда на возвращение долгов, и он немного успокоился.
По очереди входили князья и мелики, правители и эмиры покорённых монголами стран. Они падали в ноги нойонам со своими просьбами и жалобами.
Мартирос знает всех. Многие из них его должники, и теперь он оценивает их платёжеспособность, смотря по тому, какой приём оказывают тому или иному князю монгольские нойоны: небрежны и высокомерны с ним или же почтительны и любезны.
Вот пожаловал Ширваншах. Перед нойоном горой нагромоздились подарки. Потомок благородных Ахсартанов, коленопреклонённый, о чём-то умоляет нойонов.
Старший нойон окинул взглядом подарки, потом, как маленького мальчика, похлопал по плечу Ширваншаха, что-то пообещал ему и велел подняться на ноги.
Идут мелики и султаны, правители и эмиры, несут дань и подарки. Нойоны одних одобряют и улыбаются им, на других сердятся и гневаются.
Зрелище становится однообразным, и Мартиросу уже надоело смотреть на это. Он мечтает, чтобы всё это поскорее бы кончилось. Купец зевнул в кулак, но вдруг чуть не вскрикнул от удивления.
В шатёр вошла Краваи — жена Цотнэ, правителя Одиши. Царственно, невозмутимо выступает она, ласково озаряя всех глазами, разливая вокруг спокойствие и радость. Мартирос вытянул шею и поднялся на цыпочки, стараясь не пропустить ничего.
Ослеплённые невиданной красотой, нойоны, разинув рты, уставились на супругу одишского правителя, начальника Западногрузинского тумана.
Краваи приблизилась к нойонам, низко поклонилась и собралась было упасть на колени, но старший нойон опередил её, вскочил, взяв за руки, и не разрешил опуститься. Этот грубый и неповоротливый великан совсем размяк, заулыбался, не зная, как поступить и как выразить своё восхищение.
Нойон повёл Краваи к своему месту и велел поставить для неё мягкое кресло. И когда Краваи опустилась в него и властным взглядом окинула всех присутствующих, Мартирос понял, что, может быть, не всем долгам суждено пропасть.
Наступил полдень.
В окружённый высокими стенами двор вывели связанных заговорщиков. Понурив головы, шагали бледные, обросшие волосами, закованные в кандалы князья. Их остановили посреди двора.
— Садитесь! — приказал сотник, и ослабевшие, изнурённые узники покорно опустились на землю. На плоском, голом дворе не было ни травинки, раскалённая земля пылала, как печка.
Сотник дал знак нукерам. Те бросились к узникам и начали срывать с них одежды. Узники с тупым удивлением уставились на них, но, не будучи в силах оказать сопротивления, склонили головы, покорились. Их оголили до пояса. Принесли чан с мёдом и поставили посреди двора. Потом всех измазали этим мёдом с головы до пояса и оставили в таком виде валяться на земле.
— Будете печься здесь на жаре. Пусть вас кусают осы, пока не одумаетесь и не признаётесь. Если кто-нибудь из вас одумается и захочет сказать правду, мы будем под навесом, позовёте нас, и мы прекратим ваши мучения.
Сотник ушёл под навес, узники остались одни. Сразу же откуда ни возьмись налетели мухи, пчёлы и осы. Они роились в воздухе, садились на липкие тела узников.
Вдруг все несчастные повернули головы в одну сторону, забыв на время и про мух и про ос. Такое могло только присниться, либо померещиться в предсмертном бреду. Из подвала дома неожиданно вышел Цотнэ. Он спокойно подошёл к пытаемым, сел рядом с ними, разделся тоже до пояса и начал смазывать себя мёдом. Грузины смотрели на него, выпучив глаза. Воистину им было сейчас не до ос. Никаких кандалов и пут на Цотнэ не было.
— Цотнэ, это ты или мне мерещится? — первым пришёл в себя от потрясения и спросил Цихисджварели.
— Доброе утро, господин Кваркваре! Да это я, Цотнэ.
— И тебя схватили? Достали за Лихским хребтом?
— Никто меня не хватал. Я сам приехал, по собственной воле.
— Ты что, Цотнэ, с ума сошёл? — ужаснулся Торгва Панкели.
— Зачем же ты, спасённый промыслом божьим, идёшь на смерть? Зачем обрекаешь себя, зачем губишь семью?!
— Я связан с вами клятвой. Если бы не разделил теперь с вами наказания, что сказали бы вы? Что стал бы говорить весь народ?
Цотнэ уже смазал всего себя мёдом и начал опутываться верёвками.
— Что в Грузии? Что народ говорит о нас?
— Не знаю. Как только я узнал о вашем пленении, отослал войско домой и сам поспешил сюда.
Сидевшие под навесом монголы между тем всполошились.
— Там появился какой-то лишний грузин, — воскликнул один из стражников.
— Откуда он взялся? Не с неба же он упал для того, чтобы и его казнили, — насмешливо ответил другой.
— Видишь, сам мажется мёдом!