Crysis. Легион
Шрифт:
Но к счастью, и у этой главы счастливый финал – а вы как думали? Скольких сразу я завалил, когда сшиб вертушку! Ребятки, что за чудесное зрелище! Конфетка с неба под Рождество, вся сверкает, стеклышки россыпью, звякает, будто колокольчики на санях папы Санты. Знаете, и не всех же сразу угробило падением, я видел сквозь стекла кабины, как девка рот разевала, вопила. Эй, Роджер, скажем вместе спасибо Господу нашему за реактивный гранатомет!
Ты этих ребяток предупреди, чтоб получше за ними следили. Если не в те руки попадут – дел наделают, не разгребешь.
Запись опроса предварительной сортировки,
Манхэттен, субъект 429–10024-DR
Приоритет: высокий (операция «Мученик»).
Интервьюер: капрал Лансинг, Анали (ЦЕЛЛ, отдел сбора гуманитарной информации).
Субъект: Свит, Кэтлин (женщина, разведена, 38 лет, исход летальный).
Номер субъекта: 429–10024-DR (биографическая выдержка из базы данных прилагается).
Время интервью: 23/08/2023, 19:25.
Время подготовки записи: 24/08/2023, 04:45.
Перед интервью субъекту введено 130 мг хлорпромазина, чтобы смягчить проявление симптомов инфицирования («экстаза»), и 65 мг барбитурата гамма-аминомасляной кислоты (ГАБА-барбитол), для обеспечения лабильности. Препараты введены через стандартную капельницу для регидратации «Глюкоза-четыре».
Свит: С моей дочерью все в порядке? Я могу ее видеть?
Лансинг: Эмма в порядке, она спит.
Свит: А этот… этот человек, он…
Лансинг: О нем я и хочу поговорить с вами.
Свит: Зовите меня просто Кэтлин.
Лансинг: Да, мэм… э-э… Кэтлин.
Свит: Можно мне увидеться с Эммой, пожалуйста? Хоть на…
Лансинг: Кэтлин, я же говорила вам
Свит: Я ее не потревожу, я хотела бы только одним глазком…
Лансинг: Чуть позже. Мэм, нам очень нужно узнать то, что вам известно.
Свит: (неразборчиво).
Лансинг: Может, вы расскажете нам, что делали в той части Манхэттена?
Свит: Но мы же там жили, ну раньше, до этого всего. На прошлой еще неделе. Мы там, ну, задержались немного – нам же это и сказали делать, правильно? Спокойствие, оставайтесь дома, пусть власти выполняют свою работу. Мы так и сделали, сидели в квартире три дня, а потом Майк, мой муж, решил выйти и поискать еды. Вы знаете, как раз в тот день, когда все началось, мы должны были за покупками идти, у нас мало чего оставалось. Вот Майк и ушел, и его шесть часов нету, семь, и мобильные не работают, с тех пор, как все развалилось, они и не работают, и я начала… о боже, это же моя дочь кричит! Это же… Эмма!
Лансинг: Нет, мэм, это не Эмма, я же говорила вам: Эмма спит.
Примечание о дистанционном введении препарата: доза ГАБА-барбитола-IV увеличена до 85 мл/л; 19:26.
Свит: Но кто-то кричит, кто-то плачет, кто…
Лансинг: Кэтлин, это не Эмма. Честное слово. Этот крик вас вообще не должен волновать. Не могли бы вы вернуться к рассказу?
Свит: Тут светло… так ярко…
Лансинг: Если хотите, я могу ослабить свет.
Свит: Нет, это хорошо, что светло… хорошо…
Лансинг: Итак, вашего мужа не было шесть или семь часов.
Свит: Да. И мобильные телефоны не работали, и вдруг, ну, я не знаю, как описать, но такой глухой «хумп» с улицы, будто взрыв далеко-далеко. Так я вышла на балкон, оглядеться, ну, думаю, увижу, что делается. А через три квартала по Пятнадцатой торчит, ну, вы знаете, этот их шпиль. Прямо из улицы высунулся, высотой этажей пять, внизу светится, а сверху пелена густого дыма. Ко мне его несет, и, не успела я глаза отвести, как в них попал будто песок колючий, такой дым странный. Я глаза отвела, отвернулась… и тут же его увидела на улице.
Лансинг: Пророка?
Свит: Кого? А, вы имеете в виду того… нет, я Майка увидела… Лицом вниз лежал. Он не прошел и полквартала. Он…
Лансинг: Хотите передохнуть немного?
Свит: Нет, нормально, я продолжу. Только крик этот… отвлекает, даже очень. Э-э… тогда я решила уйти. Оставаться опасно, Майка… нет больше Майка, мы с Эммой сами по себе. Моя родня живет в Бруклине, по «МакроНет» сказали, пункты эвакуации в центре города, вот я взяла Эмму, и мы пошли туда.
Лансинг: Я хочу уточнить: шпиль только что высунулся в трех кварталах от вашей квартиры, ваш муж не прошел и полквартала – и погиб, а вы решили повести своего ребенка на улицу?
Свит: Да, а что?
Лансинг: Да ничего. Пожалуйста, продолжайте.
Свит: Так я взяла Эмму и повела на лестницу, и мы спустились во двор. Я не хотела, чтоб она папу мертвым видела. Я «ай-болл» вытащила, но апдейты в реальном времени не работали, и мы по памяти пошли, так как-то, к океану пошли, и чем ближе, тем больше мертвых солдат. Ну, может, и не солдат, но у них форма была – как ваша. Не регулярная армия, ничего такого. А вы настоящие солдаты? Вооруженные силы? От Сообщества?
Лансинг: Да, мэм. По нашим целям и задачам мы – вооруженные силы.
Свит: Ну, я регулярной армии не видела, но там много лежало трупов, похожих на вас. Обгорелые, разорванные на части…
Лансинг: Да, мэм.
Свит: Некоторых ну просто на куски, вокруг валяются…
Лансинг: Да, мэм, я поняла.
Свит: Мы повернули за угол и увидели, ну, тех, кто солдат убивал. Машины увидели, огромные такие, ходячие. Как у пришельцев с Марса в той старой книжке, нас ее в школе читать заставляли, Уолса книжка, или Уэса, или в этом роде. Солдаты в них стреляли, но не слишком получалось, пардон, не хочу обидеть, их просто как петухов, раз, и готово…
Лансинг: Почему вы продолжали идти?
Свит: То есть?
Лансинг: С вами была одиннадцатилетняя дочь, вы пошли через зону боя, и чем дальше вы шли, тем больше видели тел. Отчего вы не повернули и не пошли в другую сторону?
Свит: Так мы же хотели найти пункт эвакуации.
Лансинг: На краю города?
Свит: Да.
Лансинг: Но «МакроНет» ведь передал: эвакопункты в центре города. Вы сами это сказали.
Свит: Разве?
Лансинг: Да.
Свит: Ну, мне казалось: так идти правильно.
Лансинг: Понимаю.
Свит: Можно, мы перерыв сделаем? Мне так хочется ноги размять, свежего воздуха глотнуть.
Лансинг: Снаружи небезопасно. К тому же разве вы не хотели бы оставаться вблизи Эммы?
Свит: Да что с ней случится? К тому же она не так сильно любит свет, как я.
Лансинг: Я постараюсь вам помочь. Закончим только с расспросами – осталось уже недолго.
Свит: Хорошо вам говорить. Это ведь не вы в стеклянном ящике.
Лансинг: Мэм, это всего лишь предосторожность, честное слово. Давайте вернемся к делу: вы увидели одно из наших подразделений в боевой обстановке?
Свит: Боевой обстановке? Ага. Вот тогда мы и побежали. Я-то встала будто вкопанная, от удивления, что ли, Эмма меня за рукав тянет, потом моя малышка завизжала, и мы побежали назад, откуда пришли, со всех ног. А из руин эти вылезли и побежали за нами, не боевые машины, поменьше, быстрые такие. На них посмотреть времени не было, бежали, но слышали: догоняют, они так быстро-быстро клацали на бегу, будто большие крабы, ну эти, с длинными лапами. Эмма в сторону тянет: «Мама, мама!» Увидела нору, думает, там спасемся, укроемся, я-то не думаю так, но она уже вырвалась, побежала, юркнула в разбитый магазин, прямо через витрину вскочила, разбитую, конечно, но там же стекло повсюду торчит, как она только вену себе не распорола! Я – за ней, там целый верхний этаж обвалился, плиты бетонные, толстая проволока торчит, и вот эти плиты вроде шалаша сложились, и Эмма юркнула туда, а я – за ней. И я поняла: тут мы и умрем, потому что хотя нас не видно и не слышно, да вход-то открыт и выхода нету, он один, и уже у входа что-то страшное, раздутое. И с колючками.
Знаете, как выглядят клещи? Гнусная такая морда с жалом и зубами, чтоб в тело ваше втыкаться, а сзади вроде надувной камеры – она раздувается, когда клещ сосет. Оно похоже было. Только у него волнистые были антенны или щупальца, ну, вроде того, как у старого пылесоса шланги, такие пылесосы самому таскать приходилось. И эта тварь была в половину Эммы! Жадно так щелкала, антеннами шевелила, и все в нашу сторону, и вдруг полезла через кучу щебня перед входом, к нам полезла, загородила единственный выход, и я думаю: «Все, мы погибли».
И погибли бы, но сверху передвинулось, подалось, в общем, но упало не на нас с Эммой, а на клеща, раздавило совсем. Большой такой блок бетонный, пылища кругом, а из-под блока антенны торчат и туда-сюда. Тогда мне лицо и порезало, вот здесь, смотрите, антенны – они острые как бритвы.
А Эмма вопит еще громче, на помощь зовет, поразительно, легкие ведь маленькие, а сколько выдает, слышно, наверное, кварталов на десять. А я не знаю, плакать тут или радоваться, обвал нас от клеща спас, но и выход закупорил. Там и сям дырки есть, можно и внутренность магазина увидеть, и улицу, но даже моя тощенькая Эмма через эти дырки ни за что не протиснется. И щелканье жадное, верещание, не утихло вовсе, громче сделалось. Я в дырки вижу: движется что-то, тени мелькают огромных клещей и, кажется, еще какие-то чудища.
И вот тогда он появился. Ну, этот Пророк, про которого узнать хотите.
Лансинг: Да. Расскажите про него.
Свит: Наверное, Эмму услышал и вдруг появился из ниоткуда, спрыгнул, что ли, и он… знаете, я его сперва приняла за робота. Такие штуки по «Нэшнл джиографик» показывают и по «Дискавери», вот, в Японии сделали этих мягкотелых гуманоидов. Как оно… акто или актино… в общем, в этом роде. Мягкие мускулы, почти как наши. Вот я про роботов сперва и подумала, только он совсем не похож был на роботов-нянек, какие в домах престарелых, выглядел будто для стройки его сделали, поднимать глыбы. Эмма кричит: «Здесь, здесь!» Я тоже ору, надрываюсь, и вот ваш Пророк, здоровенный, больше, чем статуи в музеях, поворачивается к нам: медленно, почти лениво, будто в жизни никогда не торопился, и молча смотрит на нас через стекло шлема, а оно цвета засохшей крови. Тут мы с Эммой заткнулись, смотрим в ужасе, а он и не двинулся, стоит, в руке автомат размером в пожарный гидрант. Вроде оценивает, спасти нас или… ну, не знаю, на обед съесть.
А Эмма тихонько так, дрожащим голоском: «Мама, он – один из них». И я понимаю, непонятно как понимаю, но мне оттого хорошо и спокойно.
Лансинг: Простите?
Свит: Чудно, правда? Это тяжело объяснить, просто он казался… э-э… не на вид, не то… от него будто запах как от них, где-то так, лучше и не скажу. Эмма перепугалась насмерть, а для меня будто и счастье. Я даже бояться перестала, правда ненадолго.
Лансинг: Хм.
Свит: Он нас вытянул. Бетон взялся раскидывать, точно солому. А клещи так и лезут на него, приходится не столько бетон разбрасывать, сколько их плющить. Пару раз подумала: «Все, заедят его, разорвут». Но не разодрали и не съели, а он нас вытащил. Спас. Я ему рассказала, что мы видели, где тела лежат, где машины дерутся, но он будто и не слушал, чем-то другим был озабочен. Приложил руку к шлему, ну, будто пытался расслышать слабый шум или далекий голос. Я так хотела с ним идти, хотела уже и попросить его, чтобы отвел нас в лагерь беженцев, а Эмме он совсем не понравился, Эмма его так и не перестала бояться, хоть он нам жизни спас. Так что он пошел своей дорогой, мы своей, и тут вы нас подобрали. Ну и все, больше рассказывать нечего, и, если вы не против, я очень хотела бы выбраться из ящика. Я очень хочу идти за светом.
Лансинг: Еще вопрос, всего один, последний. Почему вы рассказали ему все это?
Свит: Что именно?
Лансинг: Где тела и где машины сражаются.
Свит: Он попросил.
Лансинг: Так он… он говорил с вами?
Свит: Конечно.
Лансинг: Голосом?
Свит: А как же еще?
Лансинг: А как звучал его голос? Было в нем что-нибудь, хм, особое?
Свит: Да нет. Конечно, не совсем четкий, шипение пробивалось, но это же доспехи его, правда? Микрофон плохой.
Лансинг: Да, конечно, микрофон…
Свит: Сейчас мне нужно идти, обязательно идти. Мне нужно…
Лансинг: Идти к свету?
Свит: Да.
Лансинг: И где этот свет? Куда идти?
Свит: Я не знаю. Куда-нибудь. Пойму, когда выберусь наружу.
Лансинг: На край города. К пришельцам.
Свит: Капрал, вы ведь на самом деле понятия не имеете, правда? И не сможете, потому что у вас нет его!
Лансинг: Кэтлин, чего нет?
Свит: Этого – оно в моих глазах, на руках. Я даже ощущаю это в моей голове, непонятно как. Оно растет, однако оно не злое, а доброе. Оно все доброе. Именно потому вы и положили меня в ящик. Вы не хотите его подцепить, правда?
Примечание о дистанционном введении препарата: Введен галотан, 19:36.
Лансинг: Мэм, нам еще неизвестно, что это такое. Мы полагаем благоразумным сперва собрать факты, а потом уже подвергать себя воздействию.
Свит: Значит, вы так и останетесь не у дел! Пока сами не почувствуете, всех фактов не соберете. А ведь не почувствуете, пока не подвергнетесь.
Лансинг: Да, мэм.
Свит: Да это же бег по кругу! Все кругами и кругами, ни на шаг к истине…
Лансинг: Да, мэм. Вы хотите сейчас повидать Эмму?
Свит: Эмму… кого?
Лансинг: Вашу дочь, мэм. Вы хотите ее повидать?
Свит: О, как чудесно!
Лансинг: Мэм?
Свит: Эти крики… они стихли…
Примечание: Субъект теряет сознание, 19:37.
Утилизация субъекта: Обычным порядком. Тело передано в центр Тринити для взятия культуры и аутопсии. Объект передан в 22:34 (ответственный С. М. Саменский).
Комментарии: У субъекта наличествовали ранние, слабо развитые симптомы заражения (ацидоз, легкое помутнение стекловидного тела), но очевидных признаков наступления «экстаза» в начале допроса не наблюдалось (заметьте, однако, что субъект рассказала о своем почти бессознательном стремлении к центрам высокой концентрации вируса «Харибда», что согласуется с ожидаемыми проявлениями дромомании). Изменения в поведении очевидны в ходе допроса, в течение всего лишь двенадцати минут – что гораздо скорее, чем можно было бы заключить, полагаясь на предыдущие данные. Изменения в характере речи, очевидные к завершению допроса, указывают на активизацию метаболизма в центрах, ответственных за религиозное мышление, в темпоральных (височных) долях. Но это требует подтверждения гальвано-некропсией (данные из центра Тринити ожидаются).
Дочь субъекта (Свит, Эмма, № 430–10024-DR) при аутопсии не показала признаков заражения, несмотря на длительное нахождение вблизи зараженного субъекта. Случаев передачи инфекции от субъекта к субъекту пока не найдено.
Примечание для Д. Локхарта/Л. Айеолы/Л. Лютеродта: Субъект утверждает: Пророк разговаривал с ней, хотя, по данным телеметрии, ранения Пророка не дают возможности произносить звуки. Возможно, ранения Пророка не столь тяжелы, как мы предполагали ранее. Также возникают очевидные проблемы с информационной безопасностью, поскольку Пророк может вступить в разговоры и с другими гражданскими.
Капрал Анали Лансинг 24/08/2023, 04:45
Зачатие, рождение, мамочка то и мамочка это – твой народец тем и кормится.
Лабораторный народец, мозгодеры. Нейромеханики, психиатры, терапевты. А ты думал, я не пойму? Думал, я не раскусил в тот же момент, как ты открыл рот? Роджер, да мне плевать, сколько у тебя шевронов, – ты не солдат. Мозгодер. А кого ж еще послать на сладкую беседу с комбинезончиком, полным непонятной хрени?
Ну так это ж твоя профессия. Твой народец жиреет на подобной хрени, да еще на половых расстройствах. Жаль, Н-2 не оснастили гидравлическим членом. Правда, в моей заднице обрезиненный шланг – чтоб я комбинезон не испакостил, так что давай про него, если хочешь. Похихикаем, в дерьме поскребемся. Я, правда, не по таким делам. А ты, Роджер?
Ну да, я себе репутацию заработал, кроша все и вся направо и налево. Неудивительно, что у вашей братии подозрения возникли, когда я вздумал помочь мамочке и ее малышке. Думаешь, это во мне детство отозвалось, тебе стоит подергать за память, выудить про мою мать и оп-ля? Мозгодерам только дай про матерей покопать.
Ну ладно. Я тебе расскажу про мою мать.
Она была полная сука. На все сто.
Но заметь: не всегда. Не с начала. Конечно, родителем года ей не стать, не тот сорт – тянуло ее метать громы и молнии, если что не так. Суровая была женщина, типичная такая уроженка «Библейского пояса». Но не пила, не ширялась. Не била меня никогда, на карусели не забывала. Порядочная женщина, самая что ни есть. Никаких жалоб.
Но это пока я рос. А когда вырос, пришли тетя деменция, и полный писец.
Она стала монстром. Не все время, в особенности на ранней стадии, но иногда в ней попросту что-то не так поворачивалось, и – оп! – выскакивал бешеный рычащий зверь. Конечно, она тогда уже дома сидела, да и времена были не ахти. Мои предки здорово погорели на том кризисе, на «двойной депрессии». А это значит, не могли уже заменить те забавные старые тарелки из фарфора – мамочка пошвыряла их в меня при очередном припадке. И осталось нам дешевое пластиковое дерьмо, его с орбиты сбрось, и то царапины не останется. Ну, я уже тогда редко дома бывал, по очевидным причинам, так мамаша принялась орать на отца. Бедолага в ответ и слова не говорил, у него в голове сидело дерьмо старое, прошлого столетия, что-то навроде: «Недостойно бить женщину». Скажу тебе, в нынешней армии он бы и дня не протянул. Я как-то явился домой на выходные – увольнительную взял – и увидел: отец заперся в ванной, а она в дверь била гребаной отверткой, представляешь? Старик был весь с головы до ног один сплошной синяк, этот добрый, мягкий старикан, который в жизни никого не обидел. Да мать вашу, ему ж семьдесят пять лет было! И тогда я сказал себе: «Хватит!» И предложил старой суке выбирать: психушка или полиция. Сдал ее в психушку и больше не видел. Ни разу.
Но кто меня по-настоящему достал, так это любители искать оправдания для нее.
Никто монстра не видел, все видели жертву болезни. Потому отец и не давал сдачи. Это не ее вина, это ж деменция. Люди заходили проведать, а она вопила, плевалась и кричала гадости про отца, и все эти люди только качали головами и бубнили: «Это болезнь Альцгеймера кричит, это не твоя мать, как ты можешь ее гнать, это ж твоя мать!»
Но тут они неправду говорили, тут или одна штука, или другая, не вместе. Если болезнь, то не моя мать орет, моя мать умерла годы назад, когда деменция перевернула в ее мозгу все, что ее моей матерью делало, и превратила в злобную страшную тварь, слепленную из второсортной мясной гнуси. А болезни я ничего не должен. Если же это моя мать, а не болезнь, то это бешеная сука, ее нужно загнать в будку и приструнить, этой твари я тоже ничегошеньки не должен.
Тут, как ни посмотри, я прав, сделал что надо было. Переключи синапсы в мозгу, подкачай нейротрансмиттеров, и мать превращается в монстра. Роджер, да нигде в камне не высечено, кто мы и что мы. Если даже и выглядит тем же – оно не то. Мы такая же биологическая компьютерная дрянь, какую в лабораториях растят. Можно перепрограммировать, стереть, загрузить. Я это понял еще ребенком, безо всяких там титулов ваших и степеней, без раскрашенных картинок из томографа.
И потому я смеюсь всякий раз, когда ты украдкой заглядываешь в папочку. Парень, да ты просто механик, спец по шестеренкам в голове. Тычешься со словами, дурью людей накачиваешь, а тебе сюда стоило явиться с маленькой такой – но настоящей – пушечкой. А ты всю жизнь свою потратил, пытаясь передвигать шестеренки в головах, сделать эти головы другими. Так на что ж ты ответы ищешь в моем деле? Я – больше не тот человек, я – совсем другой.
И уж поверь мне: у говорящего с тобой создания детских комплексов нет. Совсем никаких.
Анатомия
Двери лифта раскрываются, и передо мной тип в полевой военной форме, явно в жизни поля боя не видавший. Очки, бородка с проседью, толстенький животик выпирает над ремнем. Волосы сзади собраны в хвостик, вид тупейший – наверное, вроде хитрости, чтоб отвлечь от намечающейся лысины. Я его раньше не встречал, но при виде меня лицо его озаряется такой радостью, что пугаюсь: вдруг целоваться полезет?
– Парень! – орет он. – Ты это сделал! Сделал!
Натан Голд – жирный неряха, подвинутый на бумажках. Квартира от пола до потолка завалена разнообразнейшим барахлом, вокруг конторские шкафы, ящики торчат, будто языки из ртов, кучи газет (да откуда он газеты достал, в Манхэттене-то?), стопки древних оптических дисков. Старые бумажные карты растянуты на архитекторских наклонных столах, кульманы называются, их в кино прошлого века показывают, до компьютеров они были. Всякие карты: геологические, топографические, планы застройки. Кажется, Голд выбрал и распечатал все дерьмо, закачанное в базу данных по Манхэттену. Не знаю, зачем они ему, разве что пролитый кофе вытирать да кокаинчику при случае вынюхать (мои глаза в этом комбинезоне не обманешь, я вижу просыпанные кристаллики на другом конце комнаты).
– Ох, брат, не поверишь, сколько всякого случилось за последние двадцать четыре часа! Барклаевых ребят метелят на краю города, «КрайНет» – во всех прочих местах. Все валится, брат, повсюду – хаос.
Стены – по крайней мере, куски их, проглядывающие за грудами макулатуры, – смесь из пятен краски, пробковых досок для пришпиливания бумаг и старых плоских мониторов. На одной стене – в три слоя наклейки, картинки, прихваченные булавками обрывки бумаги, все, что только можно вообразить: от спутниковых снимков в псевдоцветах до скидочных двадцатипроцентных купонов на женские тампоны в «ФарМарте». В углу притаился древний коренастый мини-холодильник. Он даже без сетевого соединения, но на дверце – школьная доска для записей, и на ней кто-то по имени Анжи написал: «Нат, когда ты наконец выбросишь все это дерьмо из моей квартиры? Я 28-го въезжаю!»