Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

Ее всюду неуклонно сопровождали стражники, следившие за ней так, точно она была опасным преступником. Кто внушил им мысль, что Тамит так опасна? Разрешение гулять по городу ничего не дало ей – стражники не отставали от нее ни на шаг; своих денег и вещей у Тамит не было, и она не могла ни с кем из горожан столковываться даже по мелочам. Друзей и знакомых у нее не было тем более – и тем более она не могла ни с кем говорить ни о чем, что не касалось бы ее повседневных нужд.

Как будто кому-то было дело до ее нужд – кроме храма Амона. Жрецы иногда казались ей неживыми – она не могла поверить, что такое равнодушие

к ней может быть неподдельным, что они не притворяются… кажется, ее даже не ненавидели, и не презирали, а считали просто временным неудобством.

Которое пройдет.

Маленький сын почти не давал пищи ее уму… и даже мало волновал ее чувства. В ней все как будто отупело с тех пор, как ее заключили под арест. Тамит слышала, что во всех матерях пробуждается сильная любовь к детям, но этот ребенок… после первых дней удивления новой жизни стал для нее каким-то досадным и непривычным обязательством, от которого иногда ей хотелось даже избавиться. Этот мальчик был единственным существом, скрашивавшим ее одиночество, но мысли о будущем Хепри вызывали у нее только стыд, гнев и тупую сердечную боль. Что она скажет ему, когда это существо научится думать и говорить? Что расскажет об отце, о себе, какую жизнь ему обещает?

Что она ответит, когда мальчишка покажет на стражников, всюду ходящих с ней, и спросит, что это за люди?

Удивительно, но Тамит не чувствовала, что этот ребенок сын ее мужа. Она даже не успела почувствовать, что Хепри ее муж – они никогда не были семьей, а ее нелепо возгоревшаяся любовь не успела получить пищи и окрепнуть, слишком поздно зажглась… А маленький мальчик, которого она растила, совсем не напоминал Хепри обликом.

Хепри тоже не успел почувствовать себя отцом и мужем.

Несчастный, несчастные они все. Все, что Тамит получала от жизни, приходило к ней как-то нелепо, уродливо, несправедливо. Неужели тот, кто восстает против своего положения, всегда получает исковерканную судьбу? Она, ее юный муж и ее сын были как осколки – их разнесло раньше, чем они успели ощутить себя целым. Теперь Тамит уже никогда не почувствует, как это – иметь семью и любовь. А ведь ей только двадцать с небольшим лет.

Она уже не живет, а доживает.

Семья и любовь – тот, кто имеет их вместе, счастливейший на свете. Женщина, имеющая сильного и высокого мужа, достойного любви, такого, которым гордятся ее дети. Но это так редко… Иногда Тамит со своей стражей встречала в городе Ка-Нейт с подрастающими детьми – мальчик уже резво бегал, красивый, умный, счастливый; хорошенькая девочка лепетала, тянулась ручками ко всему вокруг. Дети росли, а их мать не старела. Удивительно. Тамит знала, что Ка-Нейт не отличается крепким здоровьем, но счастье и любовь были для этой женщины напитком молодости.

Тамит иногда хотелось подбежать к ней и, схватив ее за руки, закричать ей в лицо:

“Понимаешь ли ты, что ты пируешь среди нищих? Понимаешь ли, как редко твое счастье? Чем ты его заслужила, чем – тем, что ты родилась госпожой?..”

И Тамит прокричала бы это в лицо госпоже, если бы ее не отгораживала от Ка-Нейт стража жены великого ясновидца, ее собственная стража и ненавидящая Тамит преданная охранительница, которая была зорче всех этих мужчин.

Тамит знала, что Ка-Нейт рассказывает детям об отце и своей семье. А что она скажет своему сыну?

Хепри уже начал разговаривать –

ему было около года, когда мальчик стал отчетливо говорить. Слово “мама” в его устах доставило Тамит неожиданную сильную, почти пьянящую радость. Только осколок той радости, что испытывают счастливые в семье женщины.

Ка-Нейт купается в море такого счастья.

Мальчик долго не знал и не спрашивал, что такое “отец” - Тамит с ужасом думала о той минуте, когда придется ему рассказать.

Это произошло, когда Хепри было почти два года - Тамит вывела его на обычную прогулку со стражей. Мальчик знал, что с “мамой” всюду ходят “стражники”, и, наверное, думал, что так полагается. Он был сообразительным и здоровым миловидным ребенком, и по мере того, как он подрастал, Тамит почувствовала, что в ней пробуждается та самая любовь к нему, о которой она только слышала – она узнавала его глаза, эти темные глаза, которые уже давно навеки закрылись… Узнавала тон его голоска и даже жесты…

– Мама, а где мой отец? – спросил ее сын, когда она во время прогулки задумалась, глядя на улыбающихся родителей, обнимающих маленького мальчика. Оказалось, что он тоже на них смотрел.

Тамит вздрогнула.

– Отец?

Кто ему сказал?

– Это – отец того мальчика, - сказал Хепри, показывая на ребенка с таким видом, точно и вправду понимал, что такое “отец”. – А где мой отец?

Он так серьезно и трогательно… так знакомо смотрел на нее, что у Тамит сжалось сердце; вдруг ей захотелось упасть перед мальчиком на колени, зарыдав, сжать его в объятиях со словами: бедный мой возлюбленный… Она уже никогда не обнимет так того, кого сейчас зовет ее сын.

– Он очень далеко, - ответила Тамит.

Ее охранник, смотревший на эту сцену, даже не поторопил их – тоже взволновался.

– Когда он придет? – серьезно спросил Хепри.

Тамит почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она упала на колени и крепко обняла ребенка, зажмурившись и стиснув зубы, чтобы не зарыдать на всю улицу. – Мама? – изумленно спросил мальчик. Тамит глухо всхлипнула, чувствуя, что еще немного, и…

– Тихо, тихо, - Тамит вздрогнула, почувствовав руку на своем плече и ощутив запах кожи и мужского пота. Стражник довольно резко разнял их с сыном; Тамит вскрикнула от негодования.

– Идем домой - там наплачешься, - сказал мужчина, избегая ее взгляда. Он жалел ее! Жалел!

Тамит снова всхлипнула.

– Тихо ты… Потерпи… - Мужчина взглянул на нее и отвернулся, взволнованный намного больше, чем ему полагалось.

– Мама, это – мой отец? – спросил Хепри, взволнованный и заинтересованный.

– Нет, - буркнул стражник.

Он выругался сквозь зубы, кажется, чувствуя себя слишком неудобно. Ему не полагалось так жалеть женщину, к которой он был приставлен.

– Далеко твой отец, - сказал он, взглянув на ребенка. – Очень далеко.

Мальчик вздохнул и замолчал.

Дома Тамит накормила молчаливого ребенка, потом привычно сама обрила ему головку, выпустив на плечо локон юности. Прядка была почти уже такой длины, как у сына Ка-Нейт.

А головка… эта беззащитная голова, казалось, только вчера лежавшая у нее на коленях, только вчера прижимавшаяся к ее груди. Казалось, только вчера ее возлюбленный брал в рот ее грудь, лаская ее губами, как сейчас делал только сын.