Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Тамит взглянула ему в глаза – эти обсидиановые глаза могли принадлежать статуе.
Несомненно, Неб-Амон знал, что она беременна, однако ей не предложили даже сесть.
– Да, господин, - ответила Тамит. По спине потек пот.
Так же без всякого выражения Неб-Амон начал допрос.
– Давно ли ты знаешь того, кто был жрецом Амона и носил имя Хепри?
Был. Носил.
Как будто его уже нет.
– Да, господин, - сказала Тамит. Она едва понимала, что говорит и что это может для нее означать – для них обоих…
– Знала ли ты, что
Тамит чуть не сказала третье “да”, и едва спохватилась.
– Нет, господин…
Неб-Амон шагнул ближе. Тамит ощутила аромат здорового преуспевающего мужчины – восхитительную смесь запаха холеного тела и тонких благовоний. У нее закружилась голова.
Красивое лицо, которое она когда-то боготворила, было совсем близко, и, однако же, так же недоступно, как лицо Амона под кисеей там, у стены… Тамит даже отступила, чтобы ненароком не коснуться этого господина. Но этого бы и не произошло, он остановился сам.
Слишком далеко, чтобы коснуться ее, и достаточно близко, чтобы пугать.
– Знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда стала его женой? – тише, но тем же тоном и так же отчетливо повторил верховный жрец, глядя ей прямо в глаза. Неодолимо хотелось сказать “да”. Подчиниться.
– Нет, господин, - сказала Тамит, сжав за спиной холодные пальцы. Грудь ее часто вздымалась.
Неб-Амон отступил, с таким же выражением – без всякого выражения.
– Тамит, дочь семдет Ахетху, знала ли ты, что этот человек совершает богомерзкие преступления, когда жила с ним как жена? – спросил он.
Совершает богомерзкие преступления. Совершает богомерзкие преступления. Эти слова как будто вколачивали в нее, лишая воли и собственных ответов.
– Нет, господин… - прошептала Тамит. – Нет…
Губы Неб-Амона дрогнули, и он отвернулся, на несколько мгновений перестав быть божеством – превратившись в раздосадованного человека. Но потом он снова повернулся к ней, и был так же невозмутим.
– Тамит, дочь семдет Ахетху, был ли этот человек уже богат, когда ты уехала с ним в Коптос?
Тамит задыхалась и терялась под градом вопросов, как под градом стрел.
– Нет…
Неб-Амон чуть улыбнулся – словно бы удивился. Впервые.
– Нет? Есть свидетель, видевший, как ты покидала свой дом в сопровождении этого человека, одетого как богатый господин. Ты знаешь, как наказывают за лжесвидетельство?
– Да, господин… - прошептала Тамит и положила руку на похолодевший живот.
Неб-Амон указал ей на скамью позади, словно приказывая, а не оказывая послабление, и она облегченно упала на нее.
– Если ты ответишь правду в этот раз, тебя не накажут за ложь, - сказал Неб-Амон и повторил: – Был ли этот человек уже богат, когда ты уехала с ним в Коптос?
– Да, - сказала Тамит, опустив голову.
Неб-Амон выпрямился, и Тамит показалось, что в его глазах блеснуло удовлетворение. Он быстро отошел к другим судьям – посвященным и непосвященным – и, подсев к ним,
Наконец поднялся не Неб-Амон – другой жрец. Тотмес.
– Тамит, дочь семдет Ахетху, - с удовольствием, которое он скрывал куда хуже, чем великий ясновидец, произнес третий пророк Амона, приблизившись к ней. – Ты виновна в тягчайшем преступлении – осквернении Запада. И только милость Амона и твое положение… - он чуть поморщился, - смягчают справедливое наказание, которого ты заслуживаешь.
Тотмес сделал паузу. Тамит затрепетала.
– Ты лишаешься титула госпожи, - сказал жрец. – Ты лишаешься слуг. Ты лишаешься всего имущества, кроме того, которое храм Амона определит для твоего пропитания и пропитания твоего ребенка. Тебе запрещается покидать город и свой дом, кроме как для посещения храма, - жрец сделал паузу, - и омовения в реке.
Тамит открыла рот, чтобы перебить высокопоставленную особу, и жрец, видя это, замолчал раньше, чем Тамит удержалась от такого поступка.
– Как же я буду получать пропитание? – шепотом спросила она. – Если я буду лишена имущества и заперта в доме?
– Ты будешь работать на храм, - хладнокровно ответил Тотмес. – Слуги бога будут посещать тебя, давать тебе работу и давать тебе еду и одежду из храмовых кладовых.
Тамит захотелось расцарапать жрецу лицо. Как же хорошо она помнила, что приходила к нему как гостья, госпожа…
– Мой дом у меня не отнимут? – уже громче, оскорбленно спросила она.
Тотмес пожал плечами.
– Его не станут сносить, - брезгливо произнес он.
Тамит вдруг вспомнила, что Нечерхет был его другом… Хорошим другом…
– Ты останешься в этом доме, поскольку храм – неподходящее для тебя место, - сказал третий пророк Амона.
“Он хотел сказать, что я оскверняю дом Амона”.
– Однако этот дом, как и прочее твое имущество, отходит Амону, - спокойно заключил сухощавый Тотмес.
Тамит прикрыла глаза. Она схватилась за лоб – он был холоден и весь покрыт капельками пота, оросившим ей пальцы.
Какая мука, какой стыд. Лучше бы она умерла.
– Это все, господа? – шепотом спросила она. – Могу ли я идти?
Тотмес ответил не ей – одному из ее стражников:
– Доставь ее в отведенный ей дом.
Даже этими словами жрец показывал, что дом ей больше не принадлежит.
Стражник осторожно поднял женщину со скамьи.
– Пойдем…
Чуть не прибавил “госпожа”, но удержался. Он повел пошатывающуюся Тамит к выходу – она слышала только громкое биение своего сердца. Она начала задыхаться – скорее отсюда, скорее. О Амон, неужели ты никогда не бываешь милосерден?