Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Вдруг Тотмес снова вспомнил о своей дочери, и ощутил черную ненависть к Аменемхету. Так значит, у него была любовница, когда он женился на Неферу-Ра… Одного этого Тотмес ему не простил бы; но того… Того, что он замарал себя, а потом замарал его дочь сближением с этой женщиной!..
О, как хорошо Тотмес помнил, за что осудили обоих ее мужей. Одного первого, мужеложца, было достаточно, чтобы любой, кто знал об этом, не смог приближаться к ней без отвращения. И этим… его дочь…
– Тебе плохо, Тотмес? – воскликнул Каапер.
Тотмес осознал, что стоит посреди улицы, согнувшись и ловя
– Нет, - перемогая ужас и ненависть, ответил верховный жрец. – Я здоров. Благодарю тебя.
Как жаль, что нельзя сейчас узнать, ходил ли Аменемхет к этой женщине, когда жил с Неферу-Ра. Но из того, что Тотмес знал о людях, можно было заключить, что ходил.
Если бы Тотмес сейчас видел мальчишку перед глазами, он бы голыми руками разорвал ему горло, хотя никогда не отличался особенной силой…
– Идем дальше, Каапер, - сказал он.
Каапер дивился и тревожился, но помалкивал; почтительность удержала его от того, чтобы взять старого друга под руку, хотя Тотмес явно нуждался в опоре. Каапер знал, что помыслы верховного жреца глубоки и неисповедимы.
========== Глава 69 ==========
Меритамон немного успокоилась: никакой угрозы со стороны брата или Тамит не чувствовалось… пока. Они чего-то ждали. А может, наслаждались друг с другом, пока могли.
Меритамон было это противно, брат стал навсегда гадок ей, как когда-то самая любимая, но испорченная сладость. Она все еще любила его – но и эта любовь сделалась горькой. Убийца… Разве от этого можно очиститься?
Она не пошла бы против Аменемхета, но видеть его стало для нее почти невыносимо. Хотя Меритамон все еще на что-то надеялась. Уну, конечно, страстно пенял бы ей сейчас; отец сурово осудил бы за промедление… и свекор тоже ее осуждал, но Меритамон смотрела на личико своего сына и не могла ничего предпринять. Вырастить его, думала молодая мать, уберечь его, а остальное неважно.
Она понимала где-то глубоко в сердце, что своим бездействием ставит Анх-Осириса под угрозу, но по-прежнему не могла решиться на возвращение в дом отца. Этот дом, казалось, насквозь провонял грехами. И там жил чужой ребенок, который тоже вызывал у Меритамон отвращение: шестилетний сын греха, сын брата и Тамит. Меритамон когда-то слышала, конечно, что женщины любят всех детей – но теперь понимала, что это неправда. Этого мальчишку она не хотела и не могла любить, он был врагом.
Однако молодая женщина отважилась снова гулять по городу и выносить на прогулку сына – может быть, из-за детской веры в невозможность наихудшего зла, а может… просто от усталости. Ее жизнь была отвратительна. Ее семья походила на тело, отравленное гнойником: не трогать очаг заразы было опасно, и тронуть – тоже опасно. Когда-нибудь этот чирей вскроется сам… но до тех пор не убьет ли остальные члены?
Однажды она гуляла неподалеку от дома с сыном, со служанкой и младшей сестрой Менкауптаха – Анхесенамон. Мужа с нею не было – Менкауптах был занят; и Меритамон совершенно не скучала по нем. После рождения сына между ними прекратились даже брачные отношения. Вначале это требовалось, чтобы Меритамон восстановила здоровье…
Менкауптах не настаивал, а Меритамон не испытывала никакого желания предлагать ему себя. Если муж захочет, он сам ее возьмет; ну а если ему не хватает настойчивости или смелости… разве женщина в этом виновата?
Мягкость Менкауптаха порою слишком напоминала бесхребетность. Он был каким-то таким, что любить его как мужчину не получалось, и Меритамон сомневалась, что Менкауптах был бы способен вызвать любовь и другой женщины…
Анхесенамон вдруг предложила золовке сходить к реке – искупаться. Она была самая предприимчивая из детей господина дома; Меритамон приняла приглашение с некоторые опасением, но с радостью и готовностью. В самом деле, их ведь трое на одного малыша. Что может случиться?
Конечно, тут вода не такая чистая, как дома в купальне, но ведь и Меритамон не такая госпожа, какой была ее матушка…
Три женщины увидели на реке много купальщиков, притом немало было совершенно обнаженных. Меритамон всегда знала, что люди так делают, но вдруг засмущалась. Она-то ведь была дочерью и невесткой высших жрецов…
– Отойдемте туда, где никто не увидит, - попросила она подругу и служанку. Ах, если бы не такая жара! Тогда и народу на реке было бы поменьше…
Все же они нашли укромное место на берегу, и Меритамон первая выскользнула из платья. Анхесенамон заслонила ее своим телом. А когда Меритамон погрузилась в воду, спутницы с удивлением услышали ее восторженный смех – казалось, могучая всеочищающая река смыла с нее все страхи и всю застенчивость. Меритамон ведь была не такая! Она не побоялась первой поцеловать юношу, который ей нравился, и не побоялась сказать ему, что он ей нравился… Не побоялась пересечь стену гарема… Взвизгнув, она нырнула с головой; сейчас Меритамон казалась совсем девчонкой. Она вынырнула, весело сверкая глазами и зубками из-под налипших на лицо коротких черных волос, а ее немолодая служанка, уже давно стыдившаяся так себя вести и так обнажаться, качала головой и улыбалась.
Правда, в воде почти ничего не было видно – только иногда блестели плечики и груди, да мелькали смуглые руки. Меритамон приглашающе замахала рукой Анхесенамон, которая все еще не решалась последовать ее примеру.
– А ну дай мне моего маленького Осириса! – вдруг велела она служанке. То испугалась. Госпожа с ума сошла!
Ты же утопишь его, чуть не сказала она госпоже; но, конечно, не сказала и, приподняв платье и зайдя в воду по колени, распеленала и почтительно подала ей ребенка.
Меритамон тут же окунула сына в реку, а потом еще раз. Он взвизгнул, но скорее восторженно, чем наоборот. Мать защекотала ему животик, и Анх-Осирис засмеялся.
– Давай к нам! – повелительно крикнула она Анхесенамон. Девушка смущенно сжалась; а потом, будто решившись, широко улыбнулась и, стащив с себя платье, плашмя бросилась на воду, окатив мать и сына фонтаном брызг. Оба только засмеялись.
Они стали играть с водой и друг с другом. Только бы не попасться сейчас на глаза свекру, подумала Меритамон, хохоча, отфыркиваясь и жмурясь; но ей было слишком весело, чтобы беспокоиться. Давно уже ей не было так легко.