Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

Уну бился как мог, но мог он слишком мало – сопротивление лишенного воздуха старика скоро превратилось в жалкие подергивания. А потом он затих под своим господином, и Аменемхет медленно отнял руки от лица Уну, с омерзением посмотрев на свою ладонь, которую тот обслюнявил.

Аменемхет задушил слугу, как когда-то угрожал задушить своего ровесника и лучшего друга; но сейчас силы были слишком неравны…

Молодой человек вытер руку о набедренную повязку, потом, восстанавливая дыхание, встал. Он дышал глубоко и спокойно. Аменемхет знал, что

единственный врач в имении убит его руками, а значит, никто не сможет определить, что Уну умер не своей смертью. Ему было восемьдесят с лишним лет – разве удивительно, что он скончался?

Нахмурившись, Аменемхет стал на колени и внимательно осмотрел труп. Одежда Уну порвалась, но это могло выйти и случайно… зато на руках остались синяки, и это было плохо. Но ведь от синяков не умирают.

Главное, что никаких следов на шее.

Заметив слюну на подбородке старика, Аменемхет брезгливо дернулся и поднес к лицу Уну край собственной рубашки врача, чтобы обтереть его… но подумал и оставил все как есть. Может быть, старик пустил слюну, умирая: так бывает, Аменемхет слышал.

Никто в доме ничего не понял.

Молодой человек подумал немного и осторожно выглянул за дверь. Никого по-прежнему.

Тогда Аменемхет поднял мертвое тело и вытащил его в общий коридор. Осторожно опустил – Уну был легок как ребенок.

Темные голые глаза его остались открытыми, и Аменемхету вдруг показалось, что он все еще смотрит на него: с укором, с презрением… Молодой человек поднес к векам убитого руку, но сдержался и опустил ее. Пусть останется с открытыми глазами, так лучше.

Он еще раз вздохнул и направился прочь. На свою половину. Аменемхет спокойно прошел мимо Иб-Вера, сделав вид, что ему что-то понадобилось в своей комнате. Там он и остался, ожидая, пока кто-нибудь закричит и позовет его, обнаружив труп врача.

Он не услышал никакого крика – должно быть, находился слишком далеко; но через какое-то время около его дверей послышался топот, чья-то быстрая речь и женский плач. Потом в спальню Аменемхета вошли двое: старый слуга и старая служанка – Иб-Вер и То. Аменемхету они оба показались врагами, союзниками против него…

– Что? – спросил Аменемхет.

Иб-Вер выглядел ошарашенным и испуганным, а по лицу служанки стекали слезы.

– Умер врач, господин, - сказала То. – Уну. Поди посмотри, он лежит около дверей гарема.

“И она знает, где здесь гарем!..”

– Умер? – повторил Аменемхет, вставая – с видом легкого испуга и огорчения, но особенно не усердствуя в притворстве: все знали, что Уну глубокий старик.

– Отчего он умер? – спросил молодой человек, выходя следом за слугами и прикидывая, сколько еще людей собралось около Уну и сколько они поняли.

То покачала головой.

– Не знаю, господин, никто не знает…

– Может быть, от старости, - хмурясь, сказал Аменемхет.

– Может быть, господин, - согласилась То.

Он не покосился на женщину, хотя очень хотелось; однако Аменемхет сохранил свое достоинство

и не стал исподтишка разглядывать слуг.

Уну пытался убить Тамит… он начало всего этого, подумал молодой господин, и почувствовал себя почти спокойным и правым.

Быстрым шагом господин и двое вестников достигли места происшествия. Там, кроме значительного количества слуг, уже ждали встревоженный и глубоко опечаленный второй пророк Амона, рыдающая Меритамон и ее бестолковый муж. Менкауптах даже сейчас не знал, как себя вести. Ему отдали ребенка, потому что он был меньше всего расстроен – просто всегда позже всех соображал, что происходит…

Уну лежал в том же положении, в каком Аменемхет его оставил – молодой человек с содроганием взглянул на его лицо и успокоенно отметил, что ему закрыли глаза. Наверняка это сделала Меритамон.

Аменемхет злобно взглянул на сестру; но потом ему пришлось делать и говорить то, чего все от него ждали.

– Что случилось? – воскликнул молодой жрец, опускаясь рядом с мертвецом на колени. – Как он умер? Кто-нибудь видел?

Служанка, которая привела его сюда, молча плакала и качала головой. Но Меритамон, хотя и казалась рыдающей, вдруг взглянула на брата с неожиданным трезвым и холодным пониманием происходящего.

– Нет, никто ничего не видел, - сурово сказала она.

Молодая госпожа опустила глаза – она смотрела на Уну, и особенно пристально на его руки. Аменемхет уставился туда же и похолодел. На побледневшей старческой коже отчетливо выделялись синяки, которые остались там от их борьбы…

Меритамон посмотрела на своего свекра, и Аменемхет ждал, что с минуты на минуту ему будет вынесен приговор – сестра скажет о том, что было совершено убийство, а убийца стоит перед ними. Но Меритамон промолчала. Ее лицо было холодным и несчастным, и она не смотрела на Аменемхета.

– Нужно похоронить Уну со всеми почестями – это был мой самый близкий друг, советник и лучший на свете целитель, - сказала она.

Аменемхет отважился посмотреть на свекра.

Жрец не глядел на него – он тоже смотрел на Уну, и казался сраженным смертью врача не меньше Меритамон.

– Так и должно поступить, - наконец сказал этот человек, теперь самый старший здесь и по возрасту, и по положению.
– Аменемхет, тебе следует помочь в погребении Уну, это был преданнейший слуга вашей семьи, - произнес второй пророк Амона, поглядев на молодого господина дома.

Лицо у него было такое суровое, что Аменемхет испугался теперь этого человека, хотя старый жрец никогда не казался ему особенно проницательным. Но потом он понял, что причина его гнева не в смерти Уну… может, жрец рассердился на Аменемхета за его поведение, а может, заставил Менкауптаха говорить и тот все рассказал про завещание.

Каким пустяком сейчас казались эти распри из-за наследства!..

– Хорошо, отец, я сам сделаю все распоряжения, - взволнованно произнес Аменемхет. – Я сам похороню Уну, я не пожалею денег…