Цветок с тремя листьями
Шрифт:
— Потому что ты дурак!
От внезапного крика отца Юкинага снова отшатнулся, словно от удара. И наклонил голову:
— Простите, отец.
Нагамаса усмехнулся:
— Не слишком-то похоже на простое беспокойство о свое командире, так? Ты знаешь, в твоем возрасте я тоже считал, что дзёси [3] — это очень романтично.
Лицо Юкинаги полыхнуло алым.
— Отец! — он едва не задохнулся. — Прекратите надо мной смеяться!
— Ну так веди себя как мужчина, а не как сопливый юнец! А теперь сядь, успокойся и скажи мне: ты действительно не понимаешь, почему тебе ни в коем случае нельзя сейчас
3
Дзёси — совместное самоубийство влюбленных.
— Нет.
Тем не менее Юкинага опустился на колени и сел. Нагамаса обошел его, положил руку на плечо и легонько похлопал:
— Ты способен меня выслушать? Сейчас? Мне бы не хотелось ждать до утра, пока ты придешь в себя. Потому что ты прав: времени у нас действительно не много.
Он присел рядом с сыном и ненадолго задумался.
— Про тебя просто забыли, Юкинага, и Киёмаса, поверь мне, приложил к этому немало стараний, за что я очень ему благодарен. Но если кто-нибудь узнает, что вы сговариваетесь…
— Что мы делаем?!
— Строите заговор, недовольные решением его светлости, вот что. И об этом немедленно доложат, не сомневайся.
— Что?! Это же полная чушь! Его светлость, господин Хидэёси, никогда не подумает ничего подобного!
— Я сказал: доложат. Ты что, плохо меня слышал? И, поверь мне, постараются от души, убеждая его.
— В том, что мы с господином Като злоумышляем против его светлости? — Юкинага даже рассмеялся. — Никогда не слышал ничего более нелепого.
— А то, что вы отказались от преследования побежденного врага из страха перед ним, это, по-твоему, меньшая нелепость? Пойми, Юкинага, Исида Мицунари терпеть меня не может и будет искать любой повод. Так не надо ему помогать. Более того, у меня есть серьезные причины подозревать, что основной удар предназначался мне. Поэтому ты своей несдержанностью и глупостью можешь оказать Киёмасе очень плохую услугу.
— Я не понимаю… Господин Като был другом господина Исиды! Как он мог так с ним поступить?
Нагамаса рассмеялся:
— А Фукухара Нагатака — его зять. Разве тебя удивляет, что Мицунари поддержал именно его? Впрочем, тот даже фундоси [4] не завяжет без позволения Исиды Мицунари. И я абсолютно уверен, что написанный им доклад был до последнего слова одобрен. Дружба… Поверь мне, Мицунари не склонен к подобным сантиментам.
Юкинага вскочил:
— Я убью его! Если никто больше не способен выцарапать гадюку из ее логова…
4
Фундоси — традиционное японское мужское нижнее бельё.
— Сядь! — рявкнул Нагамаса.
— Почему?! Почему все трясутся от страха, как немощные старухи?! Всего-то и нужно — расправиться с одним подлецом!
— Да потому что тебя убьют. А Като Киёмасе прикажут сделать сэппуку. А меня сместят с должности, в лучшем случае. Вся наша семья давно стоит поперек горла у…
— Госпожи Тяти, да? Все дело в этом?
— Кто тебе это сказал?
— Господин Като говорил, что она…
— Господину Като следует отрезать себе язык.
Юкинага бросился к ширме и что было силы врезал по ней ногой. Тонкие перекладины, натягивающие шелк, треснули, и бесформенная куча дерева и ткани отлетела к стене. Юкинага обернулся:
— Почему? Почему вы все это терпите?! Мы же там… в крови, в грязи… Позорно подыхали от болезней… И знаете? Там не было и сотой доли той грязи, которую я вижу здесь, вернувшись домой. Зачем? Чтобы лопающиеся от жира чистенькие чиновники вытирали о нас ноги?!
— Я сказал — сядь!
Юкинага снова сел.
— Ну почему, объясните, почему вы позволяете так с собой обращаться, отец? Почему я тоже должен это терпеть? Эта размалеванная бесстыдная девка…
— …Мать сына и наследника его светлости. Ты это хотел сказать?
— Отец…
Нагамаса стукнул кулаком по полу:
— Все, достаточно. Послушай теперь меня. Ты хочешь знать — почему мы все это терпим? Ради господина Хидэёси. Мы все, запомни это слово — все — служим ему. И то, что ты сейчас предлагаешь, — это и называется заговор. Кого ты хочешь убить? Исиду Мицунари? Госпожу Тятю? Или, может, уж сразу…
— Отец!.. Я… мне бы… как вы!..
— Понял?
Юкинага опустил голову. Нагамаса устало провел ладонью по лицу:
— Если меня кто-нибудь спросит о тебе, я скажу, что наказал тебя. Поэтому не покидай поместье. Если кто-то захочет встретиться с тобой, пусть навещает тебя здесь. По крайней мере, я уверен в том, что среди наших слуг нет болтливых.
— Тогда… я могу хотя бы передать господину Като письмо? Даже слова поддержки в такой ситуации многое решают.
— В этом ты прав. Но переписка тоже может попасть в чужие руки. И будет неверно истолкована, даже если в письме не будет ничего, кроме засушенных белых гвоздик.
— Отец!
— Что?
— Ничего… — Юкинага усмехнулся. — Если бы я прислал господину Като подобное письмо, он бы заставил меня его съесть… вместе с гвоздиками.
— Эх, Киёмаса… Совершенно неромантичная натура. Но, согласись, это бы определенно его развеселило и отвлекло от тяжелых мыслей.
— Да уж… но он тогда навсегда утратит уважение ко мне. Больше всего он не выносит пустых слов и бессмысленных красивых жестов. И, я думаю, он бы решил, что кто-то просто подделал мою подпись, чтобы ввести его в заблуждение.
— Умница. Молодец. Ты наконец-то вспомнил, что существует еще что-то, кроме меча в твоей руке. Что бы ты ни написал, в письме будут искать скрытый смысл. И, поверь мне, его найдут. Даже если это будут засушенные цветы или ободряющие стихи.
— Единственный стих из тех, что будут написаны моей рукой и который я позволю увидеть господину Като, — это мой дзисэй [5] !
5
Дзисэй — предсмертный стих.
— Я тебе очень сочувствую, мальчик мой… — на лице Нагамасы появилось выражение глубокой скорби.
— Отец! Да прекратите уже надо мной насмехаться!
— Ну прости. Когда ты так реагируешь, совершенно невозможно остановиться.
— Знаете, я слышал историю об одном юноше, чьи чувства к господину Като были настолько сильны, что он посвящал ему стихи, которые писал своей кровью. Но ему не удалось это долго скрывать, и господин Като узнал об этом. Он приказал юноше принести все, что он когда-либо писал, и на его глазах, не читая, бросил все листы в огонь. А влюбленному юноше сказал: «Ты выбрал самый отвратительный способ проливать свою кровь ради меня». Юноша ушел опозоренный. Прошло много времени, и господин Като снова увидел его. В его руках была голова вражеского командира, а из спины торчало шесть стрел. Юноша улыбнулся и умер у его ног.