Цветок с тремя листьями

Фламмер Виктор

— Да хватит уже! — Юкинага вскочил и сжал кулаки. Но тут же бессильно опустил руки и голову. После этих слов Хидэтады последний камень стены его недоверия рухнул и рассыпался в пыль.

— Хидэтада… ни Асано, ни Тоётоми, ни кто-либо другой не имеют к этому делу ни малейшего касательства. Это… личное. И меньше всего мне бы хотелось, чтобы хоть кто-то мог подумать иначе.

Хидэтада настороженно посмотрел на Юкинагу:

— Личное?

— Да. Поэтому и только поэтому я хотел просить тебя… Даже отец поднял меня на смех. Впрочем, пойдем. Я покажу тебе и попытаюсь

объяснить.

Хидэтада приподнял одну бровь:

— Хорошо, — он изящным движением поднялся на ноги и повернулся, пропуская Юкинагу вперед.

Судя по всему, эта комната выполняла функции рабочего кабинета Юкинаги. По крайней мере, последние несколько часов. На низком столике лежал ворох бумаги для письма, еще некоторое количество скомканных листов валялось по углам, а прямо перед столиком на полу красовалось красноречивое пятно туши. Хидэтада нахмурился, задумавшись. Судя по всему, хозяин «кабинета» проявлял беспокойство, когда писал. И это точно было не то письмо, что получил Хидэтада. Там слова были начертаны словно наспех, Юкинага явно торопился и не особенно заботился даже о том, чтобы собраться с мыслями. А здесь…

Но как следует подумать ему не дали.

— Вот, смотри… — Юкинага сунул ему в руки лист, исписанный примерно до середины. Половина строк была густо замазана тушью.

— Это… черновик. Я не умею писать подобные письма… и об этом тоже хотел попросить тебя. Помочь с этим.

Хидэтада взял лист и стал медленно читать.

— Вот оно что… — наконец медленно проговорил он.

— Ну… да.

— Понятно. Ты хочешь рассказать господину Като о своих чувствах, опасаясь, что…

— Да нет, не в этом дело! — Юкинага отчаянно замахал руками. — Я… да, я хочу, чтобы он знал о моих чувствах, но более всего я хочу поддержать его. Я не могу быть с ним рядом, хотя этого мне бы хотелось больше всего. Но я не хочу, чтобы он думал, будто я оставил его. И не только я… Ты же понимаешь?

— Хм… мне кажется, что понимаю… — Хидэтада протянул листок обратно и слегка наклонил голову:

— Я благодарю тебя за доверие. Ты хочешь, чтобы я помог тебе написать это письмо и передать его господину Като? Так?

— Да. Понимаешь… Я хочу сказать о своих чувствах, но не хочу при этом выглядеть нелепо. Я старался написать… но… ты сам видел, что выходит.

— Эти строки очень тронули меня, Юкинага.

— Вот именно.

Юкинага отвернулся. Он не знал, как еще объяснить. Ему казалось, что Хидэтада вот-вот рассмеется или скажет какую-нибудь колкость. Что же, он был к этому готов.

— В таком случае… — Хидэтада подошел к нему сзади почти вплотную, — я снова напоминаю, что ты обещал много вкусной еды, красивых девушек и даже вино.

— Да-да… — Юкинага стремительно обернулся, едва не столкнувшись лбом с Хидэтадой, — я сейчас отдам распоряжения.

— Займись этим. Но прикажи, чтобы вино принесли сразу и прямо сюда. Я категорически отказываюсь писать любовное письмо Като Киёмасе на трезвую голову.

* * *

Хидэтада медленно подошел к резным золоченым ступеням просторной веранды, опустился на колени и склонился

в глубоком поклоне, ощутив кожей лица тепло нагретого солнцем дерева.

— Хватит считать лбом ступеньки, Хидэтада. Лучше взгляни, какая чашка!

Хидэтада поднялся, присел на самую верхнюю ступеньку и протянул руку. Тяжелая округлая чайная чашка легла в его ладонь.

— Она… восхитительна, ваша светлость. Ее форма настолько совершенна, что, взяв ее в руки, не хочется выпускать. И эти едва заметные потеки глазури — они словно говорят о несовершенстве всего сущего, что только подчеркивает ее изысканную красоту. Но даже она не способна сравниться своей красотой и изысканностью с этим великолепным чайником, на который можно смотреть часами, не отрывая взора.

— Зря стараешься, Хидэтада. Все равно не подарю, сколько раз уже говорил. Это мой любимый чайник!

Хидэтада едва слышно вздохнул.

— И не вздыхай. Бери чашку, и довольно с тебя. Сам же сказал, что она тебе нравится. А если настолько чайник хочется потрогать — так вытащи то, что у тебя в рукаве, и завари его.

— А от вашего взора ничего невозможно утаить, — Хидэтада широко улыбнулся и достал из рукава небольшую деревянную шкатулку.

— Сегодня просто великолепная погода, ты заметил? — Хидэёси провел рукой по воздуху, словно одновременно оглаживая его и обводя окрестности. — Чувствуешь, какой сильный запах у распустившихся цветов?

— Да, ваша светлость, я это тоже отметил. Поэтому и пришел к вам.

— Ты совсем позабыл про меня, — проворчал Хидэёси. — Я удивлен, что ты нашел время между прогулками по городу с юными красавицами и веселыми вечерами с друзьями.

— Вовсе нет! Господин Хидэёси! Это вы все время заняты, я уже и не помню, когда мне удавалось пригласить на прогулку вас! Вы помните, когда выходили куда-нибудь за пределы этого сада в последний раз?

— Я уже слишком стар для прогулок с юношами, вроде тебя, Хидэтада.

— Что вы такое говорите? — в голосе Хидэтады послышалось откровенное возмущение. — Я уверен, что пригласи я вас к своим друзьям, вы бы всех превзошли в танцах и пении, а юные красавицы даже не посмотрели бы в нашу сторону!

— Ты поэтому никогда меня не приглашаешь, да? Чтобы все внимание доставалось тебе? Ну хитрец! — Хидэёси звонко расхохотался.

— Конечно, — совершенно серьезно ответил Хидэтада, а затем улыбнулся, — но прогулки вдвоем — это совершенно другое. Ведь ваше внимание тогда принадлежит только мне.

— Прогулки… Какие могут быть прогулки, а, скажи мне? Вот будешь править страной — я посмотрю, сколько времени у тебя останется на прогулки.

— Я?! Страной? — на лице Хидэтады отразился такой явный испуг, что Хидэёси засмеялся еще звонче и даже прислонился боком к перилам, чтобы удержать равновесие.

— Вот, видишь? А ты — прогулки…

— Я согласен с вами, ваша светлость, — Хидэтада снова низко поклонился, — однако, осмелюсь вам сообщить, что лодка, на которой я хотел предложить вам прогуляться по реке, уже готова и ждет нас в западной части сада. Править буду я сам, никто не помешает нам и не отвлечет.