Цветок с тремя листьями
Шрифт:
— А-а-а… так вот почему ты не торопишься готовить чай?
— Именно, — Хидэтада поклонился еще раз.
— Что же… Я думаю, такая прогулка не слишком утомит меня. Помоги мне подняться.
Хидэтада встал, наклонился и протянул руку, чтобы господин Хидэёси мог на нее опереться. И, как и ожидал, почувствовал лишь легкое прикосновение.
— Чашку не забудь, она твоя. А чайник, чайник не трогай. И даже не смотри в его сторону, хитрюга!
Тем не менее, когда они подошли к лодке, Хидэтада вновь протянул руку, помогая господину Хидэёси взойти на борт. И на это раз это не было простой вежливостью.
— Хм… Если у меня закружится голова и я упаду в воду, ты спасешь меня?
— Я спасу вас даже ценой своей жизни, ваша светлость.
— Тут воды по колено. Твоей жизни будет угрожать опасность, только если на нас нападет каппа [7] .
Хидэтада коснулся пальцами рукояти меча. Только близким родственникам разрешалось носить оружие в присутствии господина Хидэёси, и Хидэтада очень гордился оказанным доверием:
— Не извольте беспокоиться. Я справлюсь с любым, кто осмелится напасть на вас. Будь это хоть человек, хоть демон.
7
Каппа — согласно японской мифологии, существо, живущее в воде, обычно неопасное, но может утащить ребенка или старика на дно и утопить.
Хидэёси прошел под навес и опустился на подушки, устраиваясь поудобнее.
— Когда я говорю с тобой, Хидэтада, во мне вновь просыпается вера в людей.
— Благодарю вас, ваша светлость, — Хидэтада смущенно отвернулся и оттолкнулся веслом от берега.
— Течение здесь тихое. Положи весло и иди сюда. Я все еще предвкушаю тот чай, который ты приготовил мне в подарок.
Хидэтада опять улыбнулся, опустился на колени перед столиком, на котором стояли все необходимые чайные принадлежности, и поставил на край шкатулку.
Некоторое время Хидэёси молча наблюдал за тем, как ловко двигаются руки Хидэтады, размешивая чай, а потом начал оглядываться по сторонам.
— А знаешь, — наконец проговорил он, — о чем я мечтаю?
Хидэтада поднял голову и посмотрел вопросительно.
— Чтобы кто-то вроде тебя увез меня далеко, в тихое место, где я мог бы провести остаток своих дней, избавленный от тревог и тяжкого груза власти. Моя юность давно прошла, но кто возьмет на себя мое бремя?
— Господин Хидэёси… Ваш сын вырастет, достигнет зрелости, и ваши мечты сбудутся.
— Эх, мальчик мой… — Хидэёси похлопал Хидэтаду по руке, — я не доживу до этого светлого часа…
— Что… вы говорите такое? У вас впереди еще долгие годы! Вы просто устали, и вам нужно отдохнуть.
— У меня нет времени на отдых. И мой сын еще так мал…
— Господин Хидэцугу станет вашей и его опорой на эти годы.
— А-а-а… замолчи, Хидэтада, — Хидэёси махнул рукой, — не надо об этом. Лучше… почитай мне свои новые стихи. Я уверен, ты взял их с собой.
Хидэтада тяжело вздохнул, протянул господину Хидэёси чашку и уставился в пол.
— В чем дело? Не может быть, чтобы ты ничего не написал.
— Простите… я боюсь, что вам не понравится.
— Что же мне может не понравиться? Я всегда любил твои стихи.
— Вам не нравится, когда я говорю об этом…
— А-а-а… Ты все-таки испортил мне удовольствие от чая. Опять эта проклятая война. Ты способен думать о чем-нибудь другом? — Хидэёси в несколько глотков опустошил чашу.
— Простите, господин Хидэёси.
— И слышать ничего не хочу. Я искал рядом с тобой душевного покоя, а ты мне опять про это напоминаешь!
— Но… я…
— Я-а-а… — передразнил его Хидэёси.
— Ты на днях ездил к Асано, к младшему. Что вы там делали?
— Хм… пили вино, ваша светлость…
— Вино, значит. И о чем же вы говорили, попивая вино? Юкинага жаловался на мою несправедливость, так?
— Нет, господин Хидэёси. Мы говорили совсем о другом.
— И о чем же? Мне будет дозволено это узнать, а?
— О любви… — щеки Хидэтады окрасил едва заметный румянец.
— О любви? — лицо Хидэёси на миг еще больше посуровело, а потом, буквально спустя мгновение, он расхохотался. И с силой хлопнул Хидэтаду по плечу.
— Мальчишки… Любовь да война — вот все, что у вас на уме. Эх, я сам таким был… Хотя мне это время уже кажется сном.
— Сон это лишь Отраженье ушедшего дня Облака тень.— А… я сам похож на тень от облака. Кто-то должен заниматься всей этой гадостью. Политика — удел стариков, а ваши сердца пылают чувствами, так? Напоминай мне об этом почаще, — Хидэёси хитро прищурился. — Давай свои стихи, я обещаю не ругаться сильно.
Хидэтада сунул руку за пазуху и достал аккуратно сложенный лист. И с легким поклоном протянул Хидэёси.
Тот взял его, развернул и углубился чтение. С каждой прочитанной строчкой его лицо хмурилось все больше и больше.
— Хидэтада… — наконец медленно и тихо произнес он, понимая глаза:
— Вот это: «…но пронзила стрела сердце могучего тигра» — это что должно означать?..
Хидэтада низко опустил голову:
— Я… говорил… Вы обещали не гневаться…
— Я обещал не гневаться сильно! — закричал Хидэёси и отшвырнул лист в сторону. — Хидэтада, ты разве не знаешь, какой я в гневе?!
— Знаю, ваша светлость… — прошептал Хидэтада.
— И ты осмелился?.. Мало того, что написать, да еще и показать мне?! Я просто поражен твоей дерзостью!
— Прошу… простить меня…
— Простить?! — Хидэёси попытался подняться, лодка закачалась, и Хидэтада, немедленно схватив весло, выровнял движение.
— Простить… Да что же это такое?! Нэнэ мне проходу не дает, Масанори умоляет позволить ему принять наказание вместе с братом, мальчишка Курода тоже требует себе наказания! У меня лежит двадцать писем, и все в них умоляют проявить к Киёмасе снисхождение! И ты туда же! Почему бы вам просто не оставить меня в покое? Почему?! О Киёмасе думают все! Но почему-то на меня, на меня вам всем наплевать! Ты что думаешь, я тут пляшу от радости? Хоть бы один, хоть бы кто-то поддержал меня… Ты знаешь, как мне тяжело? Мое сердце разрывается от боли!