Цветок с тремя листьями
Шрифт:
Свист воздуха, рассекаемого клинком, оказывал волшебное действие. Спустя несколько минут Киёмаса уже не думал ни о чем.
— Киёмаса.
Он резко остановился, не завершив выпад, и обернулся, лишь слегка отставив меч в сторону.
— Мицунари. Что тебе нужно?
— Я хочу с тобой поговорить.
Киёмаса рассмеялся:
— Поговорить? Что-то я не вижу при тебе меча.
— Киёмаса, ты не поверишь, есть люди, которые умеют разговаривать словами.
— …Но, как правило, недолго, — усмехнулся Киёмаса и мазнул перед носом Мицунари мечом.
Тот даже не моргнул:
— Если я сейчас рассмеюсь твоей великолепной шутке, ты соизволишь со мной побеседовать?
— А я и не отказывал, — Киёмаса опустил меч. — А что, ты все-таки решил милостиво подарить мне свое прощение? Если да — то ты зря пришел. Я лично прощать тебя не собираюсь. Хотя и убивать пока тоже.
— Как ты любишь пустое бахвальство. Нет, я до сих пор считаю, что тебя следовало лишить земель и отправить обратно в деревню. Может быть, рис у тебя получится сажать лучше, чем воевать.
— Мицунари! — Киёмаса схватил его за плечо и сжал что есть силы.
— Тебе лучше отпустить меня, — тихо прошипел Мицунари сквозь зубы.
— Мне следовало свернуть тебе шею, еще когда ты сходил с корабля. Жаль, меня там не было, — Киёмаса разжал пальцы.
Мицунари пошатнулся и едва не упал.
— Ты идиот, Киёмаса. Идиот и редкостная скотина. Думающая только о себе.
— Я? О себе? Ты ничего не забыл? Например, то, что Ёсицугу — не только твой друг?
— Ты всю жизнь ему завидовал. Потому что он всегда был во всем лучше тебя. И даже его болезнь этого не изменила.
— Изменила… — тихо пробормотал Киёмаса. — Даже если я сто раз превзошел его в воинском искусстве, я никогда уже этого не узнаю.
— И именно поэтому ты так настаивал на том, чтобы Ёсицугу возглавил инспекцию?
— Я настаивал на этом, потому что из тебя, Мицунари, военный инспектор, как из меня актер театра Но!
— Брось, Киёмаса. Мне противны эти оправдания. Ты желал ему смерти. Я собственными ушами слышал, как ты сказал ему при встрече: «Очень надеюсь, что ты останешься в этой земле».
Мицунари смотрел Киёмасе прямо в глаза, не мигая. Киёмаса сжал зубы, и его губы задергались. Он помолчал некоторое время, а потом выдохнул:
— Ну ты и кретин.
— Может, и так. Вот только кто тогда ты? Я знаю, что вы много лет были в ссоре. Но не думал, что ты опустишься до мелкой подлости. Мне всегда казалось, что ты предпочитаешь меч. Но ты — ты боялся Отани Ёсицугу… даже такого. Что же… Сейчас ты можешь быть спокоен. После той поездки он не покидает больше своего поместья. А письма пишет его секретарь. Под диктовку.
— Мне это известно, Мицунари. Ты не поверишь, но я тоже получаю от него письма.
— Что?! Он пишет тебе?
— Да. Ты все сказал?
— О чем вообще можно говорить с тобой? Ты прав, я глупец. Мне не стоило приходить. Мне вообще следовало оставить тебя подыхать в Корее. Ты не заслуживаешь большего.
— А вот с этим я как-нибудь справился бы без тебя.
Киёмаса отвернулся, досадуя мысленно, что так и не удалось завершить тренировку, и направился к распахнутым дверям. Ничего, он закончит позже. Когда этот, наконец, заткнется и уйдет.
— Ты просто трус, Киёмаса. И всегда таким был.
Киёмаса замер, развернулся и в один прыжок снова оказался рядом с Мицунари.
— Что ты сказал?! — выдохнул он, схватив его за грудки. И рывком поднял в воздух.
— Отпусти, — сдавленно прохрипел тот, и Киёмаса почувствовал, как под самый узел пояса хакама ему уперся кончик клинка.
Он выпустил воротник Мицунари и почти согнулся пополам от хохота:
— Ты никогда не изменишься, Мицунари.
— Ты тоже. Чем глупее и пошлее шутка, тем больше она тебе нравится. Я пришел не для того, чтобы мы сводили старые счеты. Речь пойдет о жизни и безопасности его светлости.
Мицунари поправил одежду и вернул танто за пояс.
— Что? — Киёмаса мгновенно выпрямился. — Что-то случилось сегодня ночью?
— С чего ты взял? — надменно спросил Мицунари.
— Случилось… ты на свою морду взгляни: у тебя аж глаз дернулся. И я видел ночью его светлость. Он сказал, что не может заснуть, просил проводить его… что произошло на самом деле?
— А… нет, — Мицунари рассеяно посмотрел по сторонам. — Мы так и будем здесь стоять на виду у половины замка?
— Ну, пойдем, на крыльцо сядем, — ухмыльнулся Киемаса, — хочешь, тебе чаю принесут, если у тебя без него язык присыхает?
— Благодарю, обойдусь.
Мицунари первым поднялся на крыльцо и присел на верхнюю ступеньку. Киёмаса снова усмехнулся и устроился на нижней, скрестив ноги. Так с Мицунари было разговаривать намного удобнее. Как бы он ни злился на бывшего друга, но если Мицунари пришел к нему по делу, значит, все действительно серьезно.
— Ну?
— Хидэцугу не виновен в покушении на его светлость.
— Что?.. — Киёмаса нахмурился, сжал пальцами свой подбородок и недоверчиво глянул на Мицунари. — Ты точно уверен?
— Да.
— Проклятье, — Киёмаса хлопнул ладонью по ступеньке, — значит, этот ублюдок разгуливает на свободе. Ты полный кретин, Мицунари.
— Это сейчас не имеет значения. Я уже приказал усилить охрану его светлости и господина Хироимару с госпожой.
— И что ты хочешь от меня? Его светлость не потерпит, если я буду повсюду сопровождать его. Впрочем, я могу охранять его покои тайно.
— Чушь. Киёмаса, ты давно заделался синоби? Или всерьез считаешь, что новое нападение будет совершено в открытую? Под усилением охраны я имел в виду то, что вместо обычных слуг его светлости будут прислуживать мои люди и переодетые синоби. И они же — постоянно находиться в саду и на прогулке. И всю пищу будут пробовать в несколько этапов. Его светлость не должен знать о принятых мерах.