Цветок с тремя листьями
Шрифт:
Иэясу сощурился и едва заметно улыбнулся:
— Именно в этом и состоит ваша ошибка. Вы жаждете проявить себя, стремитесь к подвигам, желая прославить свои имена. Боитесь, что вас заподозрят в трусости или слабости, не заметят, не отметят ваших заслуг. Что отрубленные вами головы присвоит кто-то другой. И получается, что в конечном итоге вы думаете о себе, и только о себе. Ведь никому не хочется ощущать себя пустым местом, ничтожной песчинкой. Это стремление совершенно естественно для юноши, не успевшего в достаточной степени проявить себя. Именно чувство собственной ничтожности и заставляет человека двигаться вперед и побеждать. Но как ночь — это обратная сторона дня, так и в этом стремлении кроется основная ловушка. Вы не оглядываетесь назад. А если смирите свою гордыню и оглянетесь — знаете, что вы там увидите? — мгновенно посерьезнев, спросил он.
Две пары внимательных глаз уставились на него. Казалось, Юкинага и Хидэтада забыли, как дышать. Иэясу едва удержал на лице достойное своих слов выражение. Его слушатели определенно ожидали услышать от него некое откровение.
— Хидэтада, оглянувшись назад, ты увидишь там меня. А вы, юный Асано, — господина Нагамасу. Вы — не «пустое место», вы неотделимая часть вашей семьи. И все заслуги ваших предков — ваши заслуги. И мы также разделяем с вами ваши победы и поражения. Поэтому, оглядываясь назад, вы должны видеть своих предков, а глядя вперед — своих потомков. Твоя жена, Хидэтада, и твои не рожденные еще дети будут нести на себе весь груз твоих ошибок, так же как ты несешь на себе груз моих. Но и славу твою они тоже разделят. И семья состоит не только из отцов и детей. Ваши вассалы, слуги, наложницы — тоже часть вашей семьи. И о них вы должны думать в первую очередь, не о себе. Вы — лицо своего рода. Роняя свое достоинство в грязь, вы унижаете свой род. Поэтому стремиться надо не к личным заслугам, а лишь к тому, что принесет пользу вашему роду. И вот когда вы сможете понять это, и не только понять, а ощутить в полной мере, — вы избавитесь от чувства, что вы ничтожны. А сила для движения вперед останется с вами. Знаете, почему его светлость, господин Тоётоми Хидэёси вынес смертный приговор своему племяннику Хидэцугу? Потому что тот, мучимый страхом остаться никем, пошел на поводу у своих личных желаний. И этим отрекся от своего рода. Преступление, воистину достойное смерти. Но это тоже еще не все. Связав себя узами дружбы, вы тоже становитесь семьей. А разрушая эти узы из-за бессмысленных ссор и мимолетных желаний — вы совершаете преступление.
Иэясу замолчал. Стояла полная тишина, даже служанка, тихо сидящая у дверей, замерла, словно раскрашенная хорошим художником статуя. Иэясу прикрыл глаза, вслушиваясь в эту тишину, а потом его лицо озарила добрая и ласковая улыбка:
— …Но вы, мальчики, с честью прошли это испытание. Ваша дружба выдержала его, а чего стоит дружба, не проверенная разладом? Поэтому у меня нет никаких причин наказывать никого из вас. А вас, господин Юкинага, я должен поблагодарить за тот урок, который вы преподали моему сыну. Я уверен: он отлично его усвоил. Ведь так, Хидэтада?
— Да, отец, — Хидэтада поклонился.
— И это все, что ты можешь сказать? — Иэясу нахмурил брови. — Нет, я хочу услышать от тебя, что именно ты понял.
— Я понял, что с противником, который заведомо сильнее тебя, лучше дружить, чем воевать, — Хидэтада едва заметно улыбнулся.
Иэясу расхохотался так, что в уголках глаз выступили слезы.
А Юкинага наконец сумел вздохнуть полной грудью. Так вот в чем дело? Оказывается, все так просто? То, что сказал господин Токугава, он и сам не раз слышал от своего отца. Но не так это звучало, совсем не так. Со слов отца он всегда воспринимал долг перед семьей как тяжкий груз, который нужно просто нести на себе. И заботу, эту постоянную заботу о себе, как о маленьком ребенке, считал унизительной. А, получается, отец заботился и не о нем вовсе? И он, Юкинага, обязан так же заботиться о своем отце? Обязан? Да ведь он делает ровно то же самое!
Лицо Юкинаги просветлело, он улыбнулся и тоже низко поклонился Иэясу:
— У меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность за такие прекрасные и верные слова. И я прошу разрешить мне задать вам вопрос.
— Конечно, юноша, задавайте. Беседовать с вами — одно удовольствие.
Юкинага смутился и прижал ладонь к губам. Да, господин Иэясу был прав в своей насмешке: за все время пребывания в этом доме в качестве гостя, он заговорил от силы раза два.
— Вы сказали о дружбе… но что если для того, кого ты считаешь другом, эта дружба ничего не стоит? Разве не были господин Като и господин Исида друзьями? И разве помешало это господину Исиде? Разве дружба для него значит хоть что-то?
Иэясу согласно кивнул:
— Хороший вопрос, юноша. Но между мной и господином Исидой есть одна весьма существенная разница. И, увы, боюсь, именно она рано или поздно приведет его к гибели. Дело в том, что господин Исида Мицунари не верит в дружбу. А я — верю.
Хидэтада спустился в сад, когда подступали сумерки. Солнце уже скрылось за горизонтом, но все еще раскрашивало скопившиеся на западе облака в яркие цвета: от нежно-розового до темно-фиолетового. Он остановился на нижней ступеньке, любуясь сменой оттенков, вдыхая прохладный осенний воздух и не решаясь ступить на дорожку, чтобы звуком своих шагов не спугнуть тишину.
Покой. Именно его излучал засыпающий сад. Осенние цветы ошеломляюще пахли перед наступлением ночи и, слегка колыхаясь, создавали причудливые тени. Хидэтада шагнул. И хруст камешков под сандалией неожиданно не нарушил тишину, а лишь подчеркнул ее. Он медленно пошел вперед по дорожке, вслушиваясь в каждый свой шаг и глядя в закатное небо. Остановился возле чернеющего свежей землей пятна. Наклонился, прикоснулся к чуть влажной почве ладонью и поднес ее к лицу, вдыхая запах.
Что отец посадил здесь? Хидэтада этого не знал. Он никогда не спрашивал — старался учиться сам разгадывать подобные загадки. Теперь, когда отец снова уедет, Хидэтада будет ждать весны, чтобы понять его потаенные мысли и чувства. И знать, ощущать его присутствие. Даже сквозь сковывающий зимний холод.
Он опустился на колени и наклонился совсем низко, касаясь щекой земли. Запах был сильным, чистым и свежим, запах скрытой, затаившейся силы.
…Словно сам Хидэтада на мгновение стал частью этого вечернего засыпающего сада. Каждым зеленым стеблем, уже начинающим ощущать увядание, каждым распустившимся бутоном, который радуется жизни и не думает о ее мимолетности. Стволами юных деревьев, устремивших свои ветки к небу. Всем своим телом он ощутил влажные капельки росы на листьях.
И покой наконец-то окончательно пришел в душу Хидэтады. Он долго думал о том, что сказал отец за обедом, думал и постигал сердцем все его слова. И только сейчас окончательно осознал, что тяготило и мучило его последние годы, чего не хватало и что заставляло сердце мучительно сжиматься в долгие периоды разлуки.
Он никогда не ощущал себя целым. Никогда, если отца не было рядом. Что бы он ни делал, как бы ни увлекался — чувство одиночества не покидало его. Оно дремало внутри в шумной компании друзей, в жарких объятиях искушенных в любовных делах красавиц. Даже общество господина Хидэёси лишь заставляло это чувство заснуть немного крепче. Когда он был ребенком, он иногда плакал по ночам. Беззвучно, стараясь не привлечь никого всхлипами, он прижимал к мокрым глазам платок, который потом стыдливо прятал от слуг. Потому что это были позорные слезы слабости. И даже теми тоскливыми горькими ночами его душу согревала мысль, что он выполняет свой долг. И что в награду отец похвалит его, оценит и будет гордиться своим сыном.
…Но разве его отец хвалил себя за заслуги? Или наказывал за неудачи и промахи? Нет, он радовался победам и огорчался поражениям, исправлял ошибки и гордился свершениями. И что бы ни сделал Хидэтада — любовь отца к нему останется неизменной. И только от самого Хидэтады зависит, будет ли его отец доволен или огорчен. Отец… Нет, они оба.
Как же жестоко он ошибался, позволяя своему чувству одиночества разделить их. Ведь где бы ни был Хидэтада, что бы он ни делал — он был, есть и останется Токугавой. Сыном своего отца, частью семьи. И есть ли разница, какое расстояние их разделяет? Да, он всегда прекрасно понимал, что, находясь при дворе его светлости, он — глаза, уши и руки своего отца. Но не понимал того, что они оба — на самом деле части одного тела, имя которому — род. Род Токугава.