Цветок с тремя листьями
Шрифт:
— Ты знаешь, Киёмаса, довольно часто твое бесстрашие граничит с идиотизмом.
Киёмасе до сих пор мучительно хотелось врезать Мицунари. Так, чтобы тот пролетел через две стены и потом ходил опять несколько дней с примочками. Киёмаса прекрасно понимал причину его обиды и что на самом деле стояло за словами «у меня слишком мало свободного времени, чтобы тратить его на пьянки и пустые разговоры», но… Но ёкаи бы его подрали с его обидчивостью и заносчивостью! Впрочем, Киёмаса уже давно зарекся вмешиваться в дела этих двоих, сами разберутся.
Ёсицугу сидел на подушке, прислонившись спиной к стволу той самой сакуры, под которой ночью стоял его паланкин. Глаза его были закрыты. Киёмаса остановился в нескольких шагах, опасаясь его потревожить. Спит? Или о чем-то задумался? Уходя, Киёмаса проверил все в приготовленных покоях, чтобы гость мог как следует отдохнуть с дороги.
— Что он сказал? — медленно произнес Ёcицугу, не открывая глаз. — Не придет?
— Нет. Он очень занят. Зато придет Масанори, если это тебя утешит.
Ёсицугу хмыкнул и приоткрыл веки. И выпрямился, осторожно потягиваясь.
— Мне сейчас не легко много говорить. Масанори в такой ситуации почти идеальный собеседник. Киёмаса, у меня к тебе есть один важный вопрос.
— Какой? Может быть, стоит пойти в дом и поговорить? Или тебе здесь удобно?
— Можно и в дом… так даже лучше. Пойдем, проводишь меня в мою спальню.
— Ты уже хочешь лечь?
— Я отлично выспался, пока ты был в замке. Я хочу кое-что тебе показать.
— В спальне?..
— Именно.
Киёмаса помог Ёсицугу подняться, буравя его вопросительным взглядом. В ответ тот лишь пожал плечами и двинулся по аллее в сторону дома.
Спальня совершенно не изменилась с того момента, как Киёмаса ее видел в последний раз. Он удивленно огляделся по сторонам и вновь с недоумением посмотрел на Отани.
— Подними футон.
Киёмаса вздрогнул и опустил глаза.
— Я тебя все объясню… — пробормотал он едва слышно.
— Нет, ты подними, подними. Мне самому тяжело наклоняться.
Киёмаса послушно нагнулся к изголовью постели и отвернул край.
Ёсицугу подошел сзади и указал рукой на лежащий на полу пожелтевший от времени лист бумаги.
— Расскажи мне, Киёмаса, что это может быть такое? — тихо, почти ласково произнес он.
Киёмаса бережно поднял листок и осторожно прижал к груди.
— Как ты его нашел?..
— Какая разница? Ты мне обещал, Киёмаса. Давно уже обещал.
— Я обещал не читать над тобой Сутру Священного Лотоса и не привозить к тебе монахов. Но это же совершенно другое!
— То есть это — не Сутра Священного Лотоса? Так? А что же? Похабный анекдот, начертанный рукой самого великого Нитирэна [36] ?
36
Нитирэн — японский монах, основавший школу Нитирэн-сю, одну из основных буддистских школ Японии. Ее приверженцем был Като Киёмаса. Нитирэн особо выделял Лотосовую сутру и утверждал, что только ее изучение и почтительное отношение к ней может обеспечить благоденствие Японии и счастье ее почитателям.
— Не смей говорить так! — Киёмаса вспыхнул и, осторожно свернув листок, спрятал его на груди. — Эти священные строки и правда написаны его рукой! И есть множество свидетельств, что они исцеляли проказу!
Ёсицугу иронично кивнул:
— Да, согласен, это совершенно другое. Зачем читать, если можно просто подсунуть это мне в постель. Сколько ты заплатил за эту бумажку?
— Это не бумажка, Ёсицугу! Возьми свои слова назад, немедленно! Даже тебе я не позволю оскорблять бесценную реликвию! — Киёмаса резко развернулся и ожег Отани гневным взглядом.
Плечи Отани мелко задрожали, он сделал шаг назад и поднял руки.
— Я и не думал оскорблять, успокойся, — слегка сдавленно произнес он. — Я лишь хотел сказать, что ты абсолютно безответственно относишься к этой реликвии.
— Что?.. — Киёмаса непонимающе уставился на Ёсицугу.
— А ты сам подумай. Разве лишь проказу могут исцелить эти святые строки? И разве не преступление — расходовать их целительную силу на ничтожного меня? Есть люди, куда более достойные.
Лицо Киёмасы просветлело, он раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его и радостно заулыбался:
— Ёсицугу… а ты ведь прав… какой же я дурак! Благодарю, от всей души благодарю тебя за совет! Завтра же отвезу Сутру в замок! Но… как же мне вручить реликвию его светлости? Не сочтет ли он этот жест оскорбительным? — Киёмаса снова нахмурился.
— А как ты подсунул его мне?
— Хм… но ведь ты его нашел?
— Киёмаса… — Ёсицугу укоризненно покачал головой и направился к дверям. — Как же медленно ты соображаешь порой. Лист надо зашить в футон. Доверь это Мицунари — он точно придумает, как это сделать.
— Да! Ты прав, так я и поступлю! — Киёмаса двинулся следом.
— К тому же я уже достаточно на нем поспал, а, как ты считаешь? И, я тебе уже говорил, на меня священные слова без сакэ не действуют, — улыбаясь, произнес Ёсицугу.
— Итак, всё и правда настолько плохо, — Ёсицугу залпом опрокинул в рот содержимое чашки и откинулся на приготовленные подушки.
— Ты о чем?
— Я о здоровье его светлости, разумеется.
— Как ты!.. — Киёмаса стукнул кулаком по полу, но тут же плечи его поникли, и он опустил голову. — Глупо пытаться от тебя скрывать, да?.. Его светлость… он действительно выглядит хуже некуда. Словно внезапно резко состарился. Очень сильно устает: эта война, переговоры… Землетрясение это, будь оно неладно. Заговоры. Даже юношу все это способно лишить сил, а тут… да… — Киёмаса выпил, налил снова себе и Ёсицугу и тут же опять опустошил чашку.
— А что лекари? Кто-нибудь сумел сказать, что это за болезнь?
Киёмаса поднял глаза и некоторое время рассматривал узор на потолке. Потом наклонился к плечу Ёсицугу и зашептал:
— Ты знаешь, я боюсь, что это не болезнь.
— Что? — Ёсицугу отставил чашку на край столика. — Ты… думаешь, что кто-то… что это яд?
— Эх… если бы все было так просто… Мицунари с ног сбился, разыскивая злоумышленника. Человека можно найти и убить. Любого живого человека, — слово «живого» Киёмаса особенно подчеркнул.