Цветок с тремя листьями
Шрифт:
Потеряв опору под ногами, Масанори дернулся и ударил ребром ноги под колено противнику. И тут же получил удар в грудь, которым из легких вышибло весь воздух. Но одновременно с этим он почувствовал под ногами мокрое дерево. И, согнувшись, словно пытаясь прикрыть живот, изо всех сил боднул Киёмасу головой в грудину. Киёмаса захрипел и отступил, отпустив его на мгновение. Этого Масанори хватило, чтобы освободить руку. Он схватил брата за запястье и, выворачивая, резко дернул на себя. И тоже получил сильный удар в колено, однако руку не выпустил, также продолжая выкручивать запястье, а затем, понимая, что падает, увлек Киёмасу за собой. Тот постарался вывернуться, но тут же получил свободным кулаком в горло, под челюсть, и зарычал. Схватил противника за лицо и изо всех сил надавил на нос. Братья покатились к краю и оба едва не свалились в воду, но Масанори в последний момент вывернулся из-под тяжелого тела, так и не выпустив руку из захвата, и с победным воплем прыгнул сверху, заворачивая ее за спиной Киёмасы. И для надежности треснул локтем по затылку.
— Ну что? Легче? — он наклонился к поверженному противнику.
— Нет, — прорычал в доски Киёмаса и попытался достать Масанори ногой. Попал, но не сильно, и Масанори, хмыкнув, уперся пальцами босой ноги в щель между досками и столкнул Киёмасу вниз, выпустив его руку только в последний момент.
— А так? — осведомился он, когда голова брата показалась из воды.
Киёмаса ничего не ответил, молча выбрался обратно на мостки и сел, мотая головой и разбрасывая вокруг себя брызги. Потом опять зарычал и врезал кулаком по доскам так, что они хрустнули.
— Да ладно, в первый раз что ли? — самодовольно произнес Масанори.
— Заткнись.
— Если бы я дал себя победить, лучше бы было, что ли?
— Никакого долбанного ёкая ты не понимаешь.
— Понимаю.
— Нет! — Киёмаса резко обернулся и снова двинул кулаком по доскам. — Я тренировался с ним утром! Я двигался, как протухшая на солнце черепаха! А он даже не заметил этого!
— Хорошо, если не заметил… — Масанори плюхнулся рядом и положил руку Киёмасе на плечо. Тот дернулся, но Масанори крепко сжал пальцами мокрую ткань.
— Ты не понимаешь. Мне никогда, слышишь? Никогда его уже не победить. Сколько бы ни тренировался, сколько бы ни оттачивал свое мастерство! Сотни, тысячи побед — что толку? Я проиграл ему. Проиграл окончательно. Навсегда. И ничего уже не исправить.
— Не все так плохо. Ты же слышал, что он говорил. Главная битва еще впереди. Что тебе мешает сойтись с ним на поле боя не как с воином, а как с генералом?
Киёмаса медленно повернул голову и стиснул пальцами пальцы Масанори на своем плече:
— Ворона на поле боя утешает лучше, чем ты, Масанори.
— Зато я тебя положил на лопатки и столкнул в воду, — рассмеялся Масанори.
Киёмаса снова замолчал, задумчиво глядя на отражение луны в воде. Пошевелил ногами, пуская волну, и полукруг луны пошел рябью, расплываясь на множество серебристых пятен.
— Как ты думаешь, его светлость действительно скоро покинет нас? — спросил он, не сводя глаз с этих блестящих чешуек.
Масанори задумался, потом тряхнул головой:
— Брось. Отани Ёсицугу прав. А чего ты хотел? Мы уже сами давно не юноши. Старики умирают, ничего с этим не поделать.
— Чего я хотел? Умереть я за него хотел! Но даже это у меня не вышло! На что я вообще годен?
— Эй, Тора! Вытри сопли! — Масанори отпустил плечо и еще раз с силой заехал Киёмасе по затылку. Тот даже не пошевелился.
— Вот что. Когда его светлость покинет этот мир — я последую за ним. Хочу, чтобы ты знал.
— Вот как… А господин Хироимару? Ты же слышал, что говорил Ёсицугу?
— Слышал. Ты останешься. И Мицунари останется. Будешь его слушать. И остановишь, если он начнет делать глупости.
Киёмаса закинул ноги на мостки, рывком вскочил и зашагал на берег. Остановился на мгновение возле куста, махнул рукой и двинулся по тропинке наверх.
— А кто мне скажет, что он глупости делает? А? Киёмаса? Кто? — закричал ему в спину Масанори. Потом тоже встал и направился следом, остановившись только, чтобы обуться.
Мицунари сразу обратил внимание, что на Киёмасе другая одежда. И едва заметно усмехнулся. Но от Киёмасы эта усмешка не укрылась. Он поставил на пол новую бадью, которую принес с собой, и, демонстративно кряхтя, уселся сам.
— Если бы ты знал, Мицунари, как полезны для здоровья ночные холодные ванны! Не желаешь?
— Прошу позволить мне отказаться от столь щедрого предложения.
— А давай его за руки и за ноги? А? Макнем, чтобы протрезвел?
— Я и так трезвый, — заметил Мицунари.
— Сейчас исправим, — Масанори принялся откупоривать новую бадью.
— Разве мы уже все выпили? — спросил Ёсицугу.
— А разве нет? Мы же тебя тут оставляли?! — удивленно вскинул брови Масанори.
Створка двери отъехала в сторону, и в комнату вошла совсем юная девушка с сямисэном [40] .
40
Сямисэн — японский щипковый трехструнный музыкальный инструмент. Ближайший европейский аналог сямисэна — лютня.
— Вот ты брехло… — вытаращив глаза, возмутился Масанори, — девочек нету! А это кто? Мальчик что ли? Переодетый?
— Она будет нам петь, — кивнул на девушку Киёмаса и, повернувшись к Масанори, с добрейшей улыбкой проговорил: — Это младшая дочь моего главного вассала. Протянешь руки — оторву по локоть.
Глава 8
Юкинага отчаянно скучал. В отличие от Хидэтады, который явно был привычен к подобным мероприятиям и все то время, пока их отцы раскланивались и обменивались нескончаемыми приветствиями, сидел сбоку от господина Токугавы Иэясу с неизменно дружелюбной и вежливой улыбкой на лице.
Сначала обсуждали погоду. Потом — прогнозы на урожай в Канто и в Каи и давали друг другу полезные советы на этот счет. Дальше речь пошла о новинках столичной моды и о том, как продвигается восстановление Киото, и о здоровье Императора.
Когда начали беседовать о цветах — Юкинага едва не взвыл. Но тут же одернул себя — на самом деле то, что он слышал сейчас, должно было казаться изысканной музыкой для его ушей. Ведь ни господин Иэясу, ни отец не торопились перейти непосредственно к делу — к тому, что привело Асано в дом Токугавы. И это было превосходно. Это означало, что ссоры между ними нет, разногласий — тоже.