Цветы корицы, аромат сливы
Шрифт:
В архиве ЦГАТД Сюэли познакомился с одной из старейших сотрудниц по имени Рахиль Эфраимовна – это была маленькая кружевная старушка, которая пожаловалась ему, что у нее очень тяжелая архивная работа, которая заставляет ее присутствовать в архиве по ночам. Дело в том, что в одной из комнат архива, на определенном столе, иногда в лунные ночи появлялась так называемая «светящаяся тетрадь» – это был призрачный дневник Теодора фон Бока, который в 1941-м году командовал группой армий «Север». Генерал-фельдмаршал был человеком пунктуальным и педантичным, поэтому его записки обладали особой ценностью, но дело не в этом: факт тот, что, появившись, дневник часа через два исчезал. Рахиль Эфраимовна ждала его появления и переписывала по кусочкам: хотела сделать так, чтобы документ был в постоянном доступе. Сюэли
Деканат геологического факультета неожиданно предложил китайским первокурсникам подготовить что-нибудь вроде капустника ко Дню факультета. «Да-да, у нас в последние годы безумный наплыв китайских студентов, и мы не понимаем, что у них в головах. Пусть они наконец выскажутся в такой вот… драматической форме, объяснят нам, что они имеют в виду, чем живут, чем дышат», – сказал Лухин, зам. декана по золотодобыче.
Сюэли сразу предложил переделать под местные реалии пьесу Ван Ши-фу «Западный флигель». Настоятеля монастыря и монахов заменили комендантом общежития и дежурными по этажу, разбойников – скинхедами. Поскольку у него был опыт выступления в любительских спектаклях и к тому же он был писаным красавцем, на него сразу повесили роль студента Чжана. Роли коменданта, дежурных по этажу, скинхедов, подруги Ин-Ин – Хун-нян более или менее разобрали, оставалась лишь центральная роль Ин-Ин, но под нее никто не подходил. Все девушки-геологи, которые рвались играть, гораздо больше походили на какого-нибудь хунвейбина в кепке, чем на барышню Ин-Ин. Двигаться они не умели, играть на пипа – тем более, стрижены были под ежик. Возможно, они могли пройти сотни километров по тайге и выпить бутылку водки не закусывая. Вероятно, они могли обнаружить месторождение и организовать с нуля добычу нефти. Одна из них, наверное, могла заломать медведя. Тогда Сюэли принял радикальное решение.
– Можно мы попросим о помощи старших товарищей?
Русские кураторы благодушно разрешили. Они не подозревали, что Ин-Ин после этого гениально сыграет Ди. Им даже в голову не пришло, что помощь старших товарищей может выразиться вот в этом. Они даже не догадывались, какими бывают эти старшие товарищи.
– Вот какие красавицы к нам едут! – с гордостью сказал декан геофака декану того факультета, где учился Ди.
– М-м, по-моему, – кисло сморщился тот, поскольку Ди был хорошо ему известен как troublemaker и он его узнал даже в гриме, – это к нам они едут, а не к вам, эти… красавцы. Особенно вот этот… красавец.
Ди церемонно поклонился.
Пока Ди после капустника был еще в женском обличье, к нему пристал за кулисами какой-то ловелас, приглашая куда-то с ним уединиться. Ди задушевно сказал ему на ушко: «Видите ли… У меня на идиотов… не встаeт». Того вынесло оттуда, как будто им выстрелили из пращи.
Но все это было потом, а пока Сюэли, Ди и еще несколько человек сидели по вечерам, придумывая текст к постановке.
– Выходит Чжан Гун. Рассказчики справа и слева дают комментарии. Пантомима Сюэли идет в этот момент.
Чжан Гун из общежития в ГЗ Недаром на весь сектор Б прославлен: Сюцай во всем сноровкой поражает, Таких людей едва ли двое, трое Найдется в Поднебесной, чтобы так, Как он,Рассказчик справа:
Возьмет ли в руки кисть, лоскут любой – И через миг уже готова сотня Прекраснейших стихов.Рассказчик слева:
Возьмет ли в руки дрель и молоток – Уж дырки все просверлены на славу И гвозди все, глядишь, позабивал. Этот сандаловый цинь ночью яснее звучит, В эти колонки слышнее порою ночной.– Теперь ты декламируешь то, что мы вместо арии туда всунули:
Любви Ин-Ин добиться очень сложно, Лишь только в первом корпусе она Являет лик, как осенью луна, Но так ГЗ обходит осторожно, Что, право, рвется сердце у меня.– Стоп. Нет, – говорил Ди. – Коряво по-русски. «Рвется» – либо надо уточнять, куда, либо «на куски». Что в клочья рвется сердце у меня.
Выкроив минутку досуга, Сюэли зашел на истфак и разыскал там Андрея. Тот сидел над черепками из керченских раскопок.
– Послушай, ты не посмотришь на вот… это украшение еще раз?..
– Ну, эта вещь же у тебя поздняя очень… Чего на нее смотреть? – искренне удивился Андрей.
– Извини, пожалуйста, а у вас есть кто-нибудь, кто занимается более поздними эпохами?.. Кто занимается современностью? – поспешно поправился Сюэли.
– Да, вот Леха тебя поймет. Он в это… за это… за ту дверь загляни.
Леха оказался здоровенным небритым малым в камуфляже, сидящим под целой гирляндой вымпелов в память о поисковых экспедициях. У него на столе была разложена карта, прижатая с одной стороны карандашницей из опиленной снарядной гильзы, с другой – минным осколком; он что-то на ней помечал. Перед Сюэли был, так сказать, практикующий историк Второй мировой – поисковик.
– Будь добр, – сказал Сюэли, – посмотри, пожалуйста, на этот обломок… Ты не встречал?..
Леха осмотрел предмет взглядом профессионала и сурово сказал:
– И что?
– Здесь написано: «Императорский театр теней». Ты никогда не встречал… никогда не слышал?.. Я… нигде не нашел, вот, решил обратиться. Ведь ты, вероятно, много читал о разных… поздних артефактах?
Леша поскреб пятерней в затылке.
– Ну, я вообще-то специалист по Великой Отечественной. А как эта хрень по-китайски?
– Huang jia ying xi. Хуан-цзя ин-си.
– М-м-м… А-а… хвангдзя-йинг-кси это могли записать?
– Всё, всё могло быть! – обрадовался Сюэли и, прижав руку к сердцу, ждал, что ему скажут.
– А… ты слышал когда-нибудь про спецподразделение японской Квантунской армии «Курама Тэнгу»? – спросил Леша.
«Сначала пишется „поющий сверчок“, потом „привольно плещущаяся рыба“…»
«Сначала пишется „свернувшийся дракон“ с восходящей чертой вместо горизонтальной, потом – три параллельные „косые“ точки вдоль восходящей черты…»
В Институте Конфуция Сюэли начинал с «разворачивания тетрадей». Он не сразу понял, почему у русских все иероглифы валятся вбок и не могут стоять, но потом, приглядевшись к тому, как они пишут, понял: перед тем, как начать писать, они пристраивали тетрадь так, чтобы верхний край ее шел под углом примерно 40 градусов к краю стола и правый верхний угол оказывался выше левого, ручку же при письме они держали не то чтобы горизонтально, но клали в выемку между большим и указательным пальцем. Поприветствовав учеников, он проходил по рядам и каждому вручную клал тетрадь ровно и ручку в руке ставил вертикально. Тетради начинали ползти обратно, в прежнее положение, примерно через минуту сорок секунд (он засекал). Иероглифы целыми стройными рядами слаженно заваливались, как будто по ним прошел тайфун.