Цветы корицы, аромат сливы
Шрифт:
Посещение Музея изобразительных искусств должно было оказаться чем-то вроде лакмусовой бумажки для Сюэли. Обычно бешеная японка и Ся Цзинцзин находились в отношениях дополнительного распределения, никогда не пересекаясь. С Китами Саюри он был в одной группе на русском, с Цзинцзин сталкивался только на специальности. В ГЗ они жили в трех разных секторах. Но для похода в Пушкинский музей подгребли и слили вместе четвертую, и пятую, и шестую группу, где была Цзинцзин, и, таким образом, его молчаливые, но любопытные друзья рассчитывали увидеть, как выглядит Сюэли в компании их обеих сразу. Цунами-сан запросто могло вдруг захотеться повиснуть на нем «крабиком», и он со смехом принимал это. Еще он временами цинично поправлял ей штанишки – они
Для экскурсии в холле на первом этаже со стороны сектора Б собралась уже небольшая толпа. Наконец появился и Сюэли в клетчатой ковбойке, обвел всех взглядом, скептически оглядел Саюри – с небольшой температурой, с высыпавшим на щеках лихорадочным румянцем.
– Послушай, Хиросима, любовь моя, – сказал он жестко, – ты никуда сегодня не пойдешь. Останешься дома. Пойдем, я накрою тебя этим… вышитым покрывалом, и будешь отдыхать.
Такое изящное решение проблемы достойно было самого Кун-мина.
В музее, когда разрешили задавать вопросы после экскурсии, Сюэли задал только один вопрос, но, как оказалось, это было как раз то, о чем давно уже хотелось спросить всем:
– Отчего все эти скульптуры в таком плохом состоянии?
Второй раз он раскрыл рот, чтобы вежливо объяснить экскурсоводу, почему он и его соотечественники с трудом воспринимают европейскую живопись:
– Когда мы рассматриваем древнюю китайскую картину, мы привыкли вести глазами справа налево – так, как раскатывается свиток. Европейскую картину нужно смотреть по-другому – вероятно, слева направо, но привычка непобедима. Видя все это справа налево, мы испытываем понятный дискомфорт. И если мне будет позволено добавить, это слишком похоже на фотографию, очень яркие краски и очень много ненужных мелких деталей. Моё мнение.
Всё жаркое пыльное московское лето Сюэли, освободившись от занятий, просидел в архиве ЦГАТД. Саюри вернулась на лето в Японию и нырнула там в океан, почти все разъехались, – оставался, впрочем, Ди, – до конца пройден был шестой том учебника русского языка «Умом Россию не понять». Правда, Сюэли совершенно не смог постичь концепцию христианского Бога, но он механически запомнил ряд фактов: что Христос – это не фамилия, что святой Петр – это не другое наименование Петра Великого, а совершенно отдельный человек, что святой хотя и близок очень к богу, но не в том смысле, что он в любой момент может в него превратиться, достигнув его уровня, что между апостолом, святым, ангелом, архангелом и богом есть неуловимая, но принципиальная для сведущих разница, поэтому эту тематику лучше не обсуждать. Итак, наконец Вэй Сюэли мог углубиться в расследование той страшной вещи, которая впервые долетела до него через видео из провинции Хунань, сказанная слабым голосом Ван Гоушэна.
Он обнаружил в архиве еще один, раньше незамеченный им отдел, называемый Чертог. В Чертог предпочитали без дела не заходить – там осыпалась кусками лепнина с потолка, – но это было огромное помещение.
– Там сквозь пол много чего проросло, разные березки, и среди них стоит танк, – рассказывал он аспиранту Ди. – Я думал сначала, что туда просто приехал на танке кто-то, кто хотел попасть в архив, но не мог выбить пропуск. Потом его уволокла милиция, а танк остался. Но оказалось, что этот танк прилагается к одному пыльному делу. Ну, не в этом cуть. На танке – маскировка. У меня нет нормального допуска в этот отдел, но, одолжив с танка маскировку, я прополз. Там есть потрясающие вещи. Например, пачка донесений от китайского осведомителя с китайской территории. Все с переводом на русский язык. Но китайская часть донесений всегда одинакова – он просто ставил печать, одну и ту же
Когда Сюэли пришел забирать починенные сандалии, киоск стоял прямо посреди Красной площади.
– Это чтобы оторопели все от моей наглости, – откровенно сказал башмачник Ли Дапэн.
Сюэли пришлось еще сесть скрестив ноги на брусчатку и подождать, пока Дапэн успокоит двух вульгарного вида теток, недовольных черепашьей скоростью работы.
– Я заказывал с Урала эти ваши малахитовые вставки на отвороте. Ко мне запчасти шли три месяца. Пеняйте на вашу родину – она у вас большая и советская, – внушал им Ли Дапэн. А поскольку объемистые тетки продолжали дребезжать, он вдруг странным голосом заговорщически добавил: – У вас дома в горшке с геранью выросли грибы-поганки. Сильный галлюциноген.
Тетки развернулись и пошли прочь, как будто их кто-то позвал с того конца площади. Сюэли и Ли Дапэн расхохотались.
Мастер отдал Сюэли сандалии, сказал:
– Приходите еще, многоуважаемый сюцай, друзей, невесту приводите – всем все починим…
– О да, – в тон ему промолвил Сюэли, – есть у меня одна японка, если только раскуется, приведу к вам подковать.
Он еще подумал, что если у Цзинцзин что-то случится с обувью, она будет ступать своими ножками по золотым лотосам, он кинет ей под ноги шелка и парчу, ей будет служить упряжка фениксов, чтобы ей вовсе не нужно было ступать на землю… Даже если придется выбиваться из сил, он заработает на новые туфельки и купит ей столько пар, сколько она захочет.
– Японка! – старик долго смеялся.
– Да, Сашими. Фусако. Кусака. Не помню.
– Мстим Японии таким вот сложным способом? – подмигнул Ли Дапэн.
– Да я как-то и не думал мстить Японии, – пожал плечами Сюэли.
– А и думать не надо. Это дело из тех, что на автомате происходят, – усмехнулся Дапэн.
И в ставших внезапно новыми сандалиях Вэй Сюэли потащился по жаре на «Водный стадион», в архив.
В один из дней в конце августа Сюэли сидел у себя на кровати опустив голову. Теперь он даже не решился бы сам пойти и посмотреть кому-нибудь в лицо. Часов через шесть в дверь впорхнул Ди с пакетом персиков, распахнул окно и уселся напротив.
– Ты знаешь, говорят, на уровне 28-го этажа ГЗ гнездятся лесные вороны. Очень красивые птицы…
– Я нашел донесения войсковой разведки Пятой армии, в полосе наступления 1-го Дальневосточного фронта. Эти бумаги, опечатанные в октябре 1945-го, были в закрытой части архива, в Чертоге, среди полуразобранных дел. Коротко говоря, армейская группа глубинной разведки прихватила где-то в японских глубоких тылах какого-то экзотического языка. Сцапать его решили за необычность, очень уж он был по виду не как все. Подумали, раз он настолько отличается от других по обмундированию и прочему – так, может, знает что-нибудь хитрое. Из его ответов, в частности, известно, что мой дедушка, Ли Сяо-яо, 19 января 1944 года продал что-то японцам, что-то очень важное. Что-то, что могло принести Японии победу в войне. И получил за это огромные деньги, – сказал Сюэли. – Извини, у тебя персики? Можно я возьму один?
– Конечно. Угощайся. Ты не понял, что именно он продал, или там не указано?
– Не говорится.
– Предмет или информацию?
– Не говорится. Какое-то… достояние Китая.
– Достояние Китая – это всё что угодно.
– Ди, мой собственный дедушка продал японцам нечто, что должно было принести им победу. Как я могу жить?
Лицо Сюэли выглядело как маска, но внутри у него всё было совсем ужасно.
– Однозначную победу?
– Да.
– Подожди. Япония не победила в войне.