Цветы корицы, аромат сливы
Шрифт:
– Кто такие? – спросил Сюэли.
– Типа мародеров. Охотники за взрывчаткой, медалями, оружием времен войны. Для себя или на продажу. Ну, и примерно с того же времени стало оформляться поисковое движение. Конкретно Любанская экспедиция работает с 1989-го года, на Смердынском направлении – с 2002-го. До этого были другие еще места – Ржев, Тихвин, Ошта, Долина. На данный момент захоронено примерно пять тысяч человек, всего лишь, так что работы – непочатый край…
– Значит, и я там что? Копать? – уточнил Сюэли. Он был не против копать, совершенно. Это даже сразу показалось ему каким-то естественным логическим завершением его странной поездки в Россию.
– Там всякого народа много. Как кто-то сказал, ненормально высокий процент
– Живых?
– Живых тоже. И вряд ли где-то еще в России знают историю Второй Мировой так, как там.
Лейтенант Итимура Хитоси обладал литературным даром. В официальный протокол, для рапорта, он записывал все очень сжато, сдержанно и по сути, но вечером при керосиновой лампе для себя описывал все случившееся в художественной форме. А поскольку вокруг него происходило отнюдь не цветение ирисов, он иногда подолгу искал слова. Лейтенант Итимура ставил лампу повыше, на коробку из-под трофейных бульонных кубиков «Магги», раскладывал походный письменный прибор, и кто бы уже ни бился в стекло этой лампы, он не обращал внимания. Иногда ему казалось, что бьются души умерших, но он не придавал этому значения. С тех пор же, как его бросило в водоворот исторических событий, он вдобавок смутно ощущал, что ведет записи не вполне для себя, а скорее как будущий историограф Японской империи. В конце концов, его командир, полковник Кавасаки Тацуо во время церемонии в храме Энгакудзи в Камакуре перед отправкой в Китай позволил себе произнести фразу: «А сейчас я сделаю несколько исторических замечаний». Конечно, это можно было понять в том смысле, что он введет в свою речь небольшой исторический экскурс, но можно было понять и так, что он, Кавасаки Тацуо, собирается сделать ряд высказываний, которые войдут в историю.
Итимуре казалось, что после войны, когда все нормализуется, он отстирает красную вязаную шапочку каменного будды возле своего дома, за подсолнухами на склоне, и наденет ее поровнее… Иногда ему казалось, что стоит отдать будде и ту полосатую юкату, если мать сохранила ее, продавая вещи… Иногда ему ничего не казалось.
Как будущий знаменитый историограф Великой Империи, Итимура сознавал свою ответственность и даже в самом жерле войны всегда старался разыскать тушь получше, которая мало выцветала и не смазывалась сразу от прикосновения мокрой руки. Это впоследствии дало возможность Сюэли и Саюри не так сильно напрягать глаза.
– Истринский отряд – один из сильнейших, опытнейших и старейших поисковых отрядов в Москве. Работает он преимущественно подо Ржевом, года, чтобы не соврать, с 87-го.
– И там до сих пор есть что делать, подо Ржевом?
– Там, подо Ржевом… как бы тебе сказать… на наш век работы хватит. Есть еще отряд, вернее, уже объединение «Экипаж» – ну, они специализируются по подъему техники, почти все железо в Дубосеково, музее Т-34 и на Поклонке – их работа. Кроме того, существует еще порядка сотни других отрядов, больших и маленьких. Работу их координирует последние четыре года Минобороны – козлы драные, волки позорные… До них неплохо обходились АсПО – Ассоциацией поисковых отрядов.
– Я правильно понял, что отношение к Минобороны в целом скорее негативное?
– А как еще, по-твоему, можно… Нет, а китайцы как относятся к своему Министерству Обороны?
– ОБОЖАЮТ, – серьезно сказал Сюэли. Подумав, добавил: – УВАЖАЮТ.
– Ты это серьезно, без иронии?
– Вообще-то да, на полном серьезе.
– Ты лично тоже?
– Конечно.
Для Сюэли оставалось совершенно непонятным, непроницаемым в русских то, как они могли поносить все государственные структуры своей страны, по отдельности или же вместе со всем устройством, как никуда не годную систему, шутить весело на эту тему и смеяться, ничуть не стесняясь также и перед иностранцами. На занятиях по русскому языку они читали иногда «Вредные советы» Остера и прочли
– Хорошо. Давай тогда я сделаю каменное лицо и скажу так: Вахта Памяти – это комплекс поисковых экспедиций, ежегодных, по всей стране, координируемый военно-мемориальным центром Минобороны РФ.
– Козлами драными, волками позорными, – тщательно прибавил Сюэли. – Нет, это я должен учиться смотреть на мир вашими глазами. И ты в этом прав. Но мне трудно прочувствовать эмоцию: ты же знаешь, слово «козел», шань-ян, в китайском языке не оскорбительно. Это никому не обидно. Гораздо лучше, если взять слово «черепаха»… – он коротко поразмыслил. – Тогда лучше черепаха не
– Черепахи ван-ба позорные. Плюс поисковые мероприятия в архивах, это тоже часть работы поисковиков, потому что когда нашли медальон, заполненный – в смысле, можно разобрать кто-откуда, – начинается работа в архивах. Даже если просто имя-отчество, то… в принципе, какие части на местах этих боев были, уже известно, и по архивам нужно смотреть, проверять ФИО. А если известно, откуда призвали, это работа с местными военкоматами, и дальше уже поиск… Скажем, смотри: за последнюю экспедицию всего подняли 237 человек, медальонов нашли и расшифровали 9, и ещё 7 в обработке сейчас.
– Это достойно восхищения, – твердо сказал Сюэли. – Это намного сложнее того, что делаю я. Я хотя бы сразу точно знал, что дедушкино имя – Ли Сяо-яо, что они переехали с бабушкой в Хунань из Пекина примерно в 1935-м году, что он пропал в 44-м, и мне один раз повезло уже с показаниями пленного, может быть, найду больше… Только в одном мне хуже, чем вам: я наверняка знаю, что чем больше найду, тем ужаснее будет на душе. Хотя Ди – удивительный человек, он верит, что тут можно как-то оправдаться…
Сказав это, Сюэли забеспокоился.
– Прости, а ты уверен, что мне можно ехать? Если я там расскажу историю своего… поиска, – он с трудом выдавил это слово, – как ко мне отнесутся? Мне представляется, что ваша работа – это не то дело, которое можно делать грязными руками.
– Ты знаешь, – только и сказал Леша, – там все предельно адекватны. Увидишь. Отнесутся к тебе спокойно. В поиск вообще не по родословной принимают.
– Боже моё, какие хорошие люди, – вздохнул Сюэли.
– Да, люди очень хорошие – ну, специфика самого занятия. Пьют, правда, не по-детски. Обычный коктейль – спирт, чай каркаде, лимон, пряности. Градусов до 30–35 разводят. Пьют горячим.
– Я однажды отхлебнул здесь случайно один напиток – у детей, дети играли… потом несколько дней… – Сюэли с содроганием вспомнил себя в роли Ли Бо.
– А, ну, мамонский чай тогда у тебя не очень пойдет, наверное.
– Что это – «мамонский»?
– А его няндомский отряд ввел в обращение, у них было прозвище «мамоны». Чай каркадэ с пряностями и спиртом, я же говорю.
– А «няндомский»?..
– Город Няндома.
– Я узнал такое множество новых для себя и непонятных слов сейчас… – задумчиво сказал Сюэли. – Да, постой.