Цветы корицы, аромат сливы
Шрифт:
– Кстати, это большая удача, – сказал Серега уже спокойно, – что на заставе случился настолько культурный и грамотный офицер, что он решил в те времена, там вообще-то, мягко говоря, не до того было, – а он вник во всю эту бодягу, оформил ящик, проследил за отправкой… он, может, на гражданке вообще искусствоведом был каким-нибудь? Хрен знает… в общем, повезло. Повезло однозначно.
– Но если дедушка сдал советскому государству ценные предметы искусства… добровольно, то… как это могло повлиять на его дальнейшую судьбу?
– Да как
– А… Ну да, верно. Значит, в лагерь? В какой лагерь?
– Скорее всего – где-то там же, на Дальнем Востоке, для начала. А потом – как фишка легла. Где угодно он мог потом работать.
– «…при задержанном обнаружено 12 различных документов на разные имена, причем отсутствовали бумаги на имя, которым он первоначально назвался при задержании… было предложено оставить одно из имен на выбор…»
– Но ведь имя Ли Сяо-яо – настоящее, – растерялся Сюэли.
– Не смеши меня. А как наши органы поймут, какое из имен настоящее? Под любым именем он в Союзе мог натурализоваться, под любым! Просто – какое благозвучнее показалось, то и оставил.
– Он хотел сменить имя, – подумав, сказал Сюэли. – Чтобы японцы полностью потеряли след. Какая большая предусмотрительность!.. – и тут его вдруг бросило в жар. – «…Для занесения в новые документы было выбрано имя Ли Дапэн…»
Он еще думал, что ошибся, что это просто совпадение, но дальше, в скобках, имя Ли Дапэн было нацарапано иероглифами (
И тут Сюэли, который давно уже сделался нормальным, своим в доску парнем, совершил ряд странных поступков. Он рухнул на колени и принялся кланяться, стуча лбом об пол и восклицая: «Я благодарен тебе по гроб жизни! Благодарность моя не имеет границ на земле и в небесах!» – после чего в мгновенье подхватил свои вещи и готов был выскочить за дверь.
– Постой, ты чего? Что случилось-то?
– Мне нужно в Москву.
– Подожди, через два дня машина будет до Москвы, у меня приятель поедет…
– Спасибо, я на перекладных.
И Сюэли в самом деле, удивительно четко перепрыгивая из электрички в электричку, добрался до Ленинградского вокзала в Москве, на «Комсомольской» спустился в метро, сел до «Охотного ряда», там вышел, поднялся в город и вбежал в Иверские ворота. Этот путь остался в его памяти навсегда. Обувной ларек стоял примерно возле памятника Минину и Пожарскому. Сюэли перебежал площадь, кинулся в ноги Ли Дапэну и стал биться головой о брусчатку Красной площади, восклицая:
– Простите, дедушка! Ведь я недостойный ваш внук! Как я мог не узнать вас! Как же велика моя вина! Поистине, я заслуживаю смерти!
– Это в каком же мы с вами родстве? – с интересом спросил Ли Дапэн.
– Ваша
– Так ты теперь, выходит, научился принимать мужской облик! В то время ты был совсем молоденьким лисом и не умел принимать ни мужской облик, ни женский… А какой вырос красавец!
– Как же я мог, читая Чжуан-цзы, не догадаться, что Ли Сяо-яо и Ли Дапэн – это имя одного и того же человека? – Сюэли собрался снова приложиться лбом о пыльную мостовую.
– А что Цю-юэ? – перебил дедушка. – Здорова?
– Ах, да что ж это я!.. – Сюэли поспешно вытащил из кармана мобильник и стал набирать бабушкин номер в Гуанчжоу. – Конечно, бабушка в добром здравии! Ах, какая радость, какая радость!.. А ведь как я искал вас! – продолжал он, от волнения не зная, как и приступить к рассказу. – Я… я нашел здесь, в Москве, фрагмент театра… – в этот момент на том конце, в Гуанчжоу, бабушка сняла трубку. Нельзя и передать той радости, с которой Сюэли смотрел, как дедушка после стольких лет разлуки сказал бабушке несколько слов, как будто они никогда и не расставались.
– Я немного задержался, милая Цю-Юэ, – сказал дедушка, – но скоро буду.
– Тридцать лет у меня ушло на то, чтобы добраться из Сибири до Москвы и при этом не привлечь к себе ненужного вниманья, и еще тридцать лет – на то, чтобы совершенно точно выяснить, в котором из музеев хранится театр, да при этом не привлечь к себе ровным счетом никакого внимания, – рассказывал дедушка. – В то время я с вещичками расположился здесь, на Красной площади, – ведь это место удобно стратегически необычайно, если глаз стараться не спускать с ГМИИ и ГИМ, не забывая и Музей народов Востока.
– Театр точно в Пушкинском музее. Мне посчастливилось наткнуться на обломок украшения от театра, – Сюэли завозился в кармане и вытащил на свет бережно хранимую вещь. – Я не знаю, от какого места откололся этот кусок, но он подсказал мне, как можно проследить судьбу театра. Эта яшма в оправе досталась мне случайно, ею играли дети. По этой ниточке дошел я до ГМИИ, но, конечно, внутрь мне был заказан путь. Куда уж там! Но что же это за фрагмент – насколько важен он или неважен? Наверно, всего лишь часть обивки сундука?
Дедушка взял из рук Сюэли яшмовое украшение.
– Это навершие, – сказал он, беспокойно оглядывая круглую пластину. – Каких только сюрпризов ни преподносит нам судьба!
– Андрей мне так и говорил… – Сюэли еще раз удивился профессионализму российских историков.
– Едва ли мог тебе сказать он суть: ведь эта вещь крепилась в центре ширмы, наверху. И, верно, выпала оттуда. Ее отсутствие никак не помешает использовать театр как театр, на сцене разыграть любую драму, вот только он не будет излучать. Событья проецировать не будет.