Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
– Но мамаша Ван сто лянов требует, — заметила Цзиньлянь. — А у тебя такие деньги найдутся?
– Почему так много? — удивился Цзинцзи.
– А что мне теща твоя сказала! — вставила старуха. — Батюшка, говорит, столько в нее денег вбухал, что ее можно из серебра отлить да еще останется. Сто лянов и ни гроша меньше!
– Я вам, почтеннейшая мамаша, по правде скажу, — не унимался Цзинцзи. — Любим мы друг друга и не можем расстаться. Смилуйтесь, мамаша, прошу вас! Уж скостите половину-то. А пятьдесят или шестьдесят лянов, ладно, как-нибудь достану. Пойду к дяде Чжану, дом заложу и возьму Шестую. Дайте нам счастьем насладиться. А вы, мамаша, заработаете поменьше, только и всего.
– Никаких пятьдесят! — настаивала Ван. — Тебе ее и за восемьдесят не видать. Мне вчера господин Хэ, торговец шелками из Чаочжоу [2], семьдесят давал. От почтенного господина Чжана Второго с Большой улицы, — а он у нас теперь судебный надзиратель! — посыльные приходили. Два кулька выложили — восемьдесят лянов. Да не уступила. Так и ушли ни с чем. А что ты, молокосос! Только языком болтать! Думал надуть старуху? Нет, меня не проведешь!
Тут старуха выбежала на улицу и закричала:
– Люди добрые! Чей зять решился тещу в жены взять?! К старухе заявился да городит вздор!
Струхнувший Цзинцзи схватил старую Ван и повел в дом.
– Мамаша, не кричите, прошу вас! — опустившись на колени, умолял он. — Будет по-вашему. Сто лянов заплачу. У отца возьму. Только он у меня в столице. Но я завтра поеду.
– Если из-за меня в путь собираешься, с мамашей лучше не спорь, а торопись, — советовала Цзиньлянь. — Опоздаешь — я к другому уйду. Не увидимся больше.
– Я лошадь найму, — заверил ее Цзинцзи. — День и ночь скакать буду. Самое большее за полмесяца, а то и за десять дней обернусь.
– Кто раньше сварит, тот первым и съест, — вставила старуха. — Да мне десять лянов смотри не забудь!
– Само собой! — отозвался Цзинцзи. — За оказанную милость щедро награжу, по гроб не забуду.
Цзинцзи откланялся и пошел собирать вещи.
На другой день рано утром он нанял лошадь и отбыл за серебром в Восточную столицу.
Да, в этом пути
Когда вдвоем тебя встречают Дракон зеленый с Тигром белым, Нельзя сказать, что ожидает, — Путь к достиженьям или к бедам [3].Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Будешь на земле творить добро —
счастье небеса тебе пошлют;
Но накличешь на себя беду,
если будешь и упрям и крут.
Мягкий и приветливый с людьми,
жизнь без бед, без тягот проживешь;
Если же не в меру ты зубаст,
так и жди — напорешься на нож.
Только дни осенние придут —
персик с абрикосом облетят,
А сосна и стройный кипарис
и зимой зеленые стоят.
Воздаянье за добро и зло
неизменно ожидает нас;
Не укрыться от него нигде,
не отсрочить и на краткий час.
Так вот. Нанял Чэнь Цзинцзи лошадь, взял у дяди Чжана в попутчики слугу и рано утром отправился в Восточную столицу, но не о том пойдет речь.
Расскажем про У Юэнян. На другой день, после того как взяли Пань Цзиньлянь, она послала за тетушкой Сюэ с намерением продать Цюцзюй.
Когда Чуньхун вышел на большую улицу, ему повстречался Ин Боцзюэ.
– А, Чуньхун! — окликнул его Боцзюэ. — Далеко ли спешишь?
– Мне хозяйка велела позвать матушку Сюэ.
– А зачем же ей сваха понадобилась?
– Цюцзюй, служанку матушки Пятой, продает.
– А Пятую почему продала? — расспрашивал Боцзюэ. — Она у старухи Ван пока находится. Сватают ее, говорят. Верно?
– Видите, дело-то какое, — начал слуга. — Она с зятем в близких отношениях была. Узнала хозяйка. Сперва Чуньмэй продала, потом зятя наказала и выгнала. А Матушку Пятую только вчера взяли.
Боцзюэ покачал головой.
– Вон оно что! — протянул Боцзюэ. — С зятем, значит, шашни водила. Кто бы мог подумать! Ну, а тебе, малый, чего там после батюшки-то делать, а? Никакого проку не будет. Ты сам-то как думаешь? К себе на юг вернуться или тут пристроиться?
– Да как вам сказать! — неопределенно говорил Чуньхун. — С кончиной батюшки хозяйка круто повернула. Лавки поприкрывала, дома продала. Циньтун с Хуатуном уже ушли. Хозяйке, конечно, со всем разве управиться. Оно и на юг бы поехать, да кто меня в попутчики возьмет. А тут в городе устроиться — никого я не знаю.
– Эх ты, глупыш! — засмеялся Боцзюэ. — Кто вперед не заглядывает, тому никогда прочно на ногах не стоять. Зачем тебе, скажи, по всем этим горам да рекам скитаться, на юг ехать? Кто тебя возьмет? Тебе нечего унывать! Ты песни знаешь, и тут пристроишься. Я тебе протекцию составлю. Порекомендую господину Чжану Второму с Большой улицы. Несметными богатствами владеет. Дом в сто комнат. Он теперь место вашего покойного батюшки занял. В чине тысяцкого, на пост судебного надзирателя назначен. Вашу матушку Второю [1]в дом взял, младшей женой сделал. Я тебя к нему провожу, будешь у него служить. Стоит только ему сообщить, что ты южные напевы знаешь, стрела, как говорится, сразу в цель угодит. Сразу при себе оставит, приближенным слугой сделает. Заживешь не то, что теперь. Характер у него добрый, да и сам он молодой сосем. Радушный человек. Словом, широкая натура. К нему попадешь, будешь за счастье считать.
Чуньхун пал ниц и бил челом.
– Доставлю я вам хлопот, батюшка, — говорил он. — Я вас отблагодарю, если вы только поможете мне устроиться к господину Чжану, подарок куплю.
Ин Боцзюэ положил руку на плечо Чуньхуну.
– Глупый малый! Встань! Кого я только в люди не выводил! И никаких мне подарков не нужно. Где ты на них денег возьмешь.
– Ну, я пойду, — сказал Чуньхун. — А то матушка хватится.
– Ладно! Не беспокойся! — заключил Боцзюэ. — А с господином Чжаном я насчет тебя поговорю. Пошлет он хозяйке визитную карточку с ляном серебра. Серебро принять она не решится, а тебя и так отдаст.