Д'Артаньян в Бастилии
Шрифт:
— Атос дал бы честное слово дворянина и последовал бы за вами к королю.
— Мне кажется, этот ваш друг был самым умным.
— С его умом могло соперничать только его благородство, ваше высокопреосвященство.
— Ивы…
– ..И я беру пример с Атоса.
— Ну что же, — проговорил кардинал, стараясь улыбнуться и чувствуя, что пальцы его предательски дрожат. — Я сказал бы — тем лучше! Для всех!
— Итак, ваше высокопреосвященство?.. — спросил подъехавший Ларейни. Он не слышал разговора мушкетера с кардиналом.
— Итак — в Лион! — приказал кардинал, откидываясь на подушки.
Глава шестая
Красная книжечка кардинала
Отряд двигался не слишком спеша, приноравливаясь к движению кареты Ришелье. Наконец-то дю Трамбле получил долгожданную возможность остаться с кардиналом с глазу на глаз. Безмолвный как призрак и преданный как пес секретарь во внимание не принимался.
Кардинал недолго хранил молчание. Взгляд, приводящий в трепет многих сильных духом, молнией блеснул из-под бровей.
— Что ж, отлично! — бодро проговорил Ришелье, опуская руку в карман. Дю Трамбле увидел в тонких пальцах кардинала книжку для записей в красном переплете. Это и была знаменитая «красная книжечка кардинала». Об этой маленькой книжке ходило много слухов, и сейчас, увидев ее своими глазами, дю Трамбле убедился, что знаменитая записная книжка — не миф.
Многие отпрыски лучших дворянских родов Франции, которым она привиделась во сне, просыпались в холодном поту и больше не смыкали глаз. Им казалось, что на одной из страничек книжки они увидели свое имя. Зловещим шепотом, поминутно оглядываясь по сторонам, обитатели особняков на Королевской площади и владельцы роскошных домов из аристократического квартала Маре сообщали друг другу страшные новости о пополнении списка жертв, собственноручно занесенных «красным герцогом» в его красный синодик. Говорили, что никто из попавших в список кардинала не избежал кары. Ни один человек. Ее красный переплет был залит кровью Орнано, Шале и герцога Ванд омского. Ее чрево алкало все новых и новых жертв.
И поэтому дю Трамбле невольно вздрогнул, увидев ее в руках Ришелье, и втянул голову в плечи, словно опасаясь, что рука палача вот-вот ухватит его за волосы.
— Так вы говорите, — переспросил кардинал, — что де Гиз предлагает ссылку, Бассомпьер — Бастилию, а Генрих Монморанси — эшафот? Что ж, какой мерой меряют, такой же мерой и воздается им!
И кардинал раскрыл красный переплет.
Секретаря Ришелье держал для дипломатической переписки и рассылки приказов губернаторам провинций. В делах же подобного рода перо в руки брал сам.
Глава седьмая,
в которой великие мира сего забывают о д'Артаньяне в самый неподходящий момент
Прибыв в Лион, Ришелье немедленно увиделся с выздоравливающим королем. Обе королевы с тревогой ожидали, чем окончится эта встреча. Разговор короля наедине с первым министром продолжался более часа.
По прошествии этого времени его высокопреосвященство вышел из покоев Людовика XIII и проследовал в приготовленные для него комнаты. Свита кардинала расположилась неподалеку. Его высокопреосвященство, по обыкновению, много работал и, испытывая нужду в том или ином из своих приближенных, не собирался тратить время на ожидание. Кардинал не менял своих привычек, где бы он ни находился.
Королева собиралась пройти к королю, но врач почтительно преградил ей путь: его величество изволил отойти ко сну.
Действительно ли разговор с первым министром так утомил короля, или он хотел поразмыслить об услышанном наедине — мы не знаем. Как бы то ни было, королева прождала до вечера. Придворные сплетники вполголоса передавали друг другу, что, когда Анна Австрийская покинула королевскую опочивальню, на ее прекрасном лице можно было видеть следы слез. Впрочем, это никого не удивило. Как уже говорилось, в ту пору своей жизни во Франции испанка много и часто плакала.
Смятение, вызванное прибытием кардинала, немного улеглось, однако благоразумный Монморанси, сопоставив известие о выздоровлении короля с поспешным отъездом дю Трамбле в Дофине, не стал дожидаться встречи с его высокопреосвященством. Он отбыл в Лангедок, предварительно, впрочем, засвидетельствовав свое почтение королеве-матери и заверив ее в личной преданности. Время показало, что благородный Монморанси говорил совершенно искренне. Следом поспешил и де Гиз.
И только храбрый Бассомпьер никуда не отправился — у него не было ни Лангедока, ни Лотарингии. Маршал подумывал, не приказать ли своим швейцарцам арестовать Ришелье.
— Мои молодцы и черта не побоятся взять на прицел, мадам, — уверял он Марию Медичи. — Они мигом спровадят министра в Бастилию. А находясь там, его высокопреосвященство уже не будет выглядеть столь грозно, скорее наоборот, бледно, хотя он и зовется «красный герцог». — И маршал разразился хохотом.
Но он не встретил поддержки у королевы-матери. Получив обещание короля удалить Ришелье, она не могла рисковать испортить всю партию одним неверным ходом.
Подготовка кампании, особенно если она ведется с таким размахом, никогда не проходит незамеченной противником.
Прежде всего таким, как кардинал. Его высокопреосвященство, успевая следить за событиями придворной жизни Лондона и Мадрида, конечно же, был весьма неплохо осведомлен о последних приготовлениях в стане врага.
Итак, противники копили силы, подтягивали резервы, искали союзников, готовясь к смертельной схватке. Все эти титанические усилия, прилагаемые обеими сторонами, настолько завладели вниманием высоких особ и их ближайшего окружения, что о д'Артаньяне попросту забыли.
Впрочем, два человека из числа сильных мира сего время от времени вспоминали о нем. Чаще всего вспоминала о гасконце Анна Австрийская. Положение бедной королевы заставляло ее беспокоиться о собственной судьбе.
Не приходилось сомневаться также в отличной памяти его высокопреосвященства. Он-то не забыл об арестованном лейтенанте королевских мушкетеров, но до поры считал выгодным для себя не вспоминать о нашем герое. Что же касается господина де Тревиля, то до него дошел слух о некоем таинственном поручении, данном королевой д'Артаньяну, поэтому он считал вполне естественным его отсутствие.
Не прошло и трех дней после прибытия кардинала в славный город Лион, как д'Артаньяна в карете с наглухо зашторенными окнами в сопровождении усиленного конвоя отправили в Париж.