Д'Артаньян в Бастилии
Шрифт:
— Куда мы направляемся? — спросил мушкетер офицера.
— Скоро увидите, — был ответ.
— Тысяча чертей! Скажите в таком случае, в чем меня обвиняют?!
— Это мне неизвестно, сударь, — несколько более вежливым тоном отвечал офицер.
Некоторое время мушкетер созерцал профиль своего стража, не без удовольствия представляя его в прицеле мушкета.
Затем он вспомнил, что точно такой же ответ получил от него самого дю Трамбле, и немного поостыл.
Умерив свой гнев, д'Артаньян успокоился и уснул. После стольких часов в седле он нуждался в отдыхе. Мушкетер проспал большую часть пути.
Поскольку окна кареты были, как уже говорилось, закрыты наглухо, арестант не мог видеть того, что делается вокруг.
Но он все слышал и по уличному шуму и гаму мог судить, что карата покатила по парижским улицам. Д'Артаньян определил это безошибочно. Гомон парижской улицы он не перепутал бы ни с чем на свете. Но езда продолжалась недолго.
Карета остановилась, и двери были отворены. Ему предложили выйти наружу.
Д'Артаньян увидел перед собой опущенный подъемный мост, возле него расхаживали вооруженные часовые. Мост был перекинут через широкий ров, за которым поднимались серые стены первой крепостной ограды. За этой стеной проходил второй ров. А уже потом — сам замок с мрачным внутренним двором… Замок с восемью грозными пятиэтажными башнями и вокруг каждой из них шла галерея с установленными на ней пушками.
Д'Артаньян ощутил запоздалое сожаление. «Кажется, на этот раз я ошибся, следовало выбрать метод Портоса», — подумал он. Мушкетер понял, что его привезли в Бастилию.
Глава восьмая
О том, как Д'Артаньян проводил время в Бастилии
Мы погрешили бы против истины, сказав, что гасконца обрадовала перспектива очутиться в мрачном склепе, широко известном под названием Бастилия.
Рискнем предположить, что эта тюрьма-крепость, снискавшая себе зловещую славу и сделавшаяся символом ада на земле или чего-то очень похожего на преисподнюю, была настолько ненавистна любому французу, что день, когда навсегда пали ее черные стены, стал национальным праздником.
Итак, Д'Артаньян пожалел, что не прибег к методу Портоса. Впрочем, пища была неплохой, а обращение тюремщиков вполне учтивым. Однако камера оказалась сырой, а дрова не столько горели, сколько дымили.
Тюремщики постепенно прониклись симпатией к новому заключенному. Они сообщили гасконцу, что он пока не получил номера, какой присваивали всем арестантам, а башня, в которой его поместили, называется Базиньерой. Первую новость можно было расценивать как хорошую: относительно него имелись какие-то свои соображения, в то время как получивший номер, как правило, становился постояльцем Бастилии надолго. Второе сообщение было похуже: климат в камерах Базиньеры был самым сырым. В этом мушкетер смог убедиться в первую же ночь заключения.
«Будем находить во всем хорошую сторону, — решил Д'Артаньян. — Камера могла бы быть расположена в верхнем ярусе, и с потолка постоянно текла бы вода. Положительно, мне везет».
— Ваш аппетит, сударь, напоминает мне справедливость, — говорил тюремщик каждое утро, забирая почти нетронутый обед.
— Чем же?
— Тем, что его нет.
— Вы ведете неподобающие вашему служебному положению речи, друг мой, отвечал Д'Артаньян.
— Это потому, что мне нечего опасаться, сударь.
— Как так?!
— Ведь я уже в Бастилии.
— Да, правда! Я совершенно об этом позабыл.
— Вот видите. И значительно дольше вас, сударь.
— Таким образом, мы в некотором роде товарищи по несчастью? Однако возможность в любой момент покинуть эти мрачные стены…
— Покинуть?! Что это вы такое говорите, сударь! У меня семья, и все в ней прямо-таки помешались на еде. Едят каждый день.
— Почему бы вам, любезный, не забирать этот обед себе домой. Много ли у вас ртов?
— По правде говоря, шесть, сударь. И это жаркое мне бы пригодилось, не скрою.
— Так за чем же дело стало?!
— Если об этом узнает господин комендант, я останусь без места.
— Ну, так он не должен знать ничего!
— Благодарю вас, сударь. Мое имя — Гийо, Франсуа Гийо, хотя нам и запрещается разговаривать с заключенными.
— Ну, я-то не совсем еще заключенный. Какой же арестант без номера?
— Вот это меня и утешает, сударь. Выходит, я как бы и не нарушаю свой служебный долг.
— Конечно же, нет! Вы никоим образом не нарушаете его — на этот счет просто не может быть двух мнений! — В голосе мушкетера слышалась такая непоколебимая уверенность, что тюремщик счел за лучшее оставить все дальнейшие сомнения.
На следующее утро д'Артаньян завязал знакомство со вторым тюремщиком. «Однако не могу же я не есть совсем», — подумал он и решил, что наладившихся отношений с двумя из своих стражей вполне достаточно.
Иногда заключенных Базиньеры выводили на крышу башни, где они медленно бродили взад-вперед, «вдыхая свежий воздух». Заключенный из камеры второго этажа живо напомнил д'Артаньяну картинки, изображавшие мучения грешников в аду. Такие картинки ему случалось видеть на ярмарке в Сен-Жермене.
— Давно вы здесь, сударь? — участливо спросил д'Артаньян.
Арестант дико взглянул на него и тотчас же отошел. Его впалые щеки и взлохмаченные волосы произвели на мушкетера впечатление. Он пришел к непреложному выводу, что климат Бастилии вреден для здоровья.
«Надо известить господина де Тревиля», — подумал д'Артаньян. После прогулки он попросил, чтобы к нему вызвали дежурного офицера. В тот день офицер не пришел.
Не пришел он и на следующий день.
— Франсуа, что следует совершить, чтобы заставить дежурного офицера посетить мою скромную камеру? — спросил он у месье Гийо, когда тот забирал дикую утку, оставленную ему д'Артаньяном.
— Совершить, сударь? Например, нападение на тюремщика.
— Напасть на тюремщика?!
— Вот именно.
— Тогда я задам следующий вопрос.
— Я постараюсь ответить вам, сударь, поскольку вы не являетесь…
— Арестантом в полном смысле этого слова, как его понимает…
– ..господин комендант, — закончил страж с хитрой улыбкой.
— Я вижу, вы рассудительный человек, месье Гийо.
— Это все оттого, что я — человек семейный.
— И хорошо относитесь к тем, кого стережете.