Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Шрифт:
– Да, господин премьер-министр, – послушно ответил секретарь Кабинета. И, чуть подумав, совершенно иным тоном добавил: – Хорошая мысль.
Мы работаем как самая настоящая команда, теперь это очевидно!
12
Дипломатический инцидент
Сегодняшний день, годовщина начала Второй мировой войны, [50] стал датой, когда произошло несколько необычайных, но вполне уместных событий, и случилось немало настоящих неожиданностей, вместе с тем оказался днем, который однажды станет почитаться великим
50
Вторая мировая война началась 1 сентября – (прим. пер.)
(Время от времени Хэкером овладевали приступы необъяснимого пристрастия к, так сказать, витиеватой прозе. Как правило, бессмысленной. В лучшем случае – несущественной. Но неизбежно отражающей поистине черчиллианское стремление занять значимое и существенное место в исторических трудах, в коем ему последовавшие поколения, увы, отказали. – Ред.)
Главной темой нашего обычного утреннего заседания с Хамфри и Бернардом, кстати, первого после моего краткого летнего отпуска, была неоправданно долгая задержка с тоннелем под Ла-Маншем. [51] Меня, само собой разумеется, прежде всего волновала проблема торжественной церемонии, посвященной официальному началу работ, но по каким-то, пока еще не совсем ясным для меня, причинам МИД в очередной раз использует тактику оттяжек и проволочек.
51
Проект строительства тоннеля под проливом Ла-Манш, соединяющего Дувр с Кале (1980-е гг.).
Хотя секретарь Кабинета не видел особых оснований для спешки. Равно как и мой главный личный секретарь (они говорят, что еще не подписаны отдельные разделы соответствующего соглашения).
Типичная мидовская летаргия. Я недовольно нахмурился.
– Сколько же можно тянуть? Давно пора начать!
Сама церемония обещает быть поистине грандиозной – открытие новых больших ворот и закладка первого камня в основание, которую совершит достопочтенный Джеймс Хэкер, премьер-министр Великобритании… Затем я произнесу речь об историческом звене, соединяющем две великие суверенные державы. Пресса будет просто захлебываться от восторга. И тот факт, что наш МИД еще не все согласовал с французами, не является достаточной причиной для того, чтобы откладывать столь важный проект в тот самый момент, когда мой рейтинг в публичных опросах далеко не на подъеме!
Поэтому я сообщил секретарю Кабинета свое решение: мне необходимо как можно быстрее провести встречу на высшем уровне с французским президентом и разобраться во всем самому.
Хамфри, казалось, был потрясен.
– Мне даже в голову не могло прийти, что вы рассматриваете такой радикальный подход, – сказал он, не побоявшись даже прибегнуть к одному из самых уничижительных эпитетов своего лексикона.
– Что ж, зато теперь может…
Ему тут же захотелось подорвать мою уверенность в собственных силах.
– Господин премьер-министр, вы на самом деле уверены, что сможете сами, без требуемой профессиональной помощи, заключить это соглашение с французами?
А почему бы и нет? Что тут такого сложного?
– Да, уверен… Кстати, у нас остается много нерешенных вопросов. Я имею в виду, принципиальных вопросов.
– Да, хватает, – пожав плечами, ответил он. – И немалая часть из них непосредственно связана с проблемами суверенитета. Например: где, по-вашему, должна пролегать граница?
Граница? Как где? Там где положено, конечно. Между Британией и Францией. (Эта запись в дневнике Хэкера вполне наглядно демонстрирует некоторые его способности. Равно как и напоминает известную максиму: если бы Господу было угодно, чтобы политики могли думать, он дал бы им мозги. – Ред.) Тем не менее, суть проблемы мне была не совсем ясна.
– А что с ней не так? Где бы она сейчас ни пролегала…
– Вы имеете в виду ту самую «трехмильную зону»? – поинтересовался Хамфри. – То есть кому будет принадлежать середина туннеля?
Я действительно имел в виду ту самую «трехмильную зону», но никак не середину туннеля. Мне это и в голову не приходило!
(Естественно. Тогда в голову Хэкера приходили только возможные отзывы прессы о его персональном участии в торжественной церемонии открытия. – Ред.)
– Видите ли, господин премьер-министр, – терпеливо объяснил мне секретарь Кабинета. – В соответствии с британским подходом, каждой из сторон должна принадлежать половина, но если следовать вашей логике, то тогда, как утверждает наш МИД, большая часть туннеля отходит под административную юрисдикцию… очевидно, ООН? Или, может, ЕЭС?
Да, слава богу, хоть в этом МИД оказался прав – разделить туннель посредине было бы полностью справедливым.
– Но, господин премьер-министр, французы отнюдь не считают это таким уж справедливым. По их мнению, англо-французская граница должна быть установлена у Дувра, – снова объяснил мне Хамфри. А затем с непонятной улыбочкой добавил: – Вы, полагаю, не возражали бы против того, чтобы уступить французам пятьдесят процентов?
Руководствуясь интересами справедливости, я сказал Хамфри, что против пятидесяти процентов у меня не может быть возражений.
Секретарь Кабинета с довольным видом потер ладони.
– Да, но потребовав для начала сто процентов, французы, как всегда, будут яростно торговаться и в конечном итоге согласятся не менее чем на семьдесят пять процентов.
Коварный подход. К тому же объясняющий и непонятную улыбочку, и на редкость довольный вид секретаря Кабинета. Глупец, он думает, что ему удалось меня подловить. Да ведь никто не застрахован от ошибок! (Ненамеренно честное признание. – Ред.)
– Конечно же, – с трудом сдерживаясь, ответил я ему, – туннель надо разделить посередине. Тем самым половина туннеля остается под нашей юрисдикцией, а половина отходит французам. Это же абсолютно логично, разве нет?
– А под чьей юрисдикцией будут поезда?
Честно говоря, я об этом не думал. А Хамфри, который явно заранее подготовился к этому, буквально забросал меня на редкость раздражающими, незначительными, иногда просто мелочными придирками.
– Господин премьер-министр, если какое-либо преступление совершается во французском поезде, который находится уже в британском секторе, то, как по-вашему, в чьей юрисдикции это деяние будет находиться – в британской или во французской?
– В британской, конечно, – не раздумывая, ответил я. Он молча смотрел на меня. С самодовольной ухмылочкой, искривившей его тонкие губы. – Нет-нет, во французской, конечно, вовремя поправился я. – Нет, по-моему, все-таки в британской…