Далекое и близкое, старое и новое
Шрифт:
В отпуск юнкеров отпускали по праздникам до 10 часов вечера, а певчих церковного хора до 12. Командир сотни полковник Дьяков доложил начальнику училища, что в сотне имеется светский хор, который хорошо поет, и надо бы и им разрешить отпуск до 12 часов. Начальник училища генерал Плеве [19] сказал: «Хорошо, я приду послушать ваш светский хор». Полковник Дьяков предупредил нас: «Разучите 5 – 6 песен, только хорошо». На это испытание, с начальником училища, пришло несколько офицеров и много юнкеров эскадрона. Мы пропели больше 30 песен. Генерал Плеве был в восторге и сказал: «Спасибо за удовольствие. Можете ходить в отпуск до 12 часов, хоть каждый день». Конечно, этим разрешением мы пользоваться не могли, не было свободного времени, но сознание, что я могу пойти что-либо купить, если надо, а не посылать служителя, было приятно. Я ходил в отпуск только по субботам к Похлебиным, с которыми познакомился в Новочеркасске на прощальном пикнике. Иногда у Похлебиных собиралось до 60 человек: офицеры, инженеры, студенты, юнкера. Оканчивались журфиксы прекрасным ужином. Юнкеров, которым в 12 часов надо быть в училище, кормили раньше.
19
См. далее с. 54.
В училище был общий с эскадроном струнный оркестр, в котором я играл на первой скрипке, но оркестр был слабый, так как не было времени разучивать партии.
В первый год моего пребывания в училище начальником его был генерал Плеве, который на 1-й Великой войне командовал армией. Плеве был симпатичный и хорошо относился к казакам. Инспектором был строгий генерал Будаевский – артиллерист. Во время подготовки к репетициям он обходил юнкеров и, если к нему обращались, охотно помогал. В одном отделении старшего курса он читал артиллерию.
Генерал Алексеев34 , который в Великую войну был начальником штаба Верховного главнокомандующего Государя Императора, в одном отделении старшего класса читал военную историю. Он экзаменовал меня на выпускном экзамене.
Иппологию читал ветеринарный врач, милейший человек, его все любили. (К сожалению, забыл его фамилию.)
У меня на младшем курсе читал артиллерию генерал Христич, строгий, придирчивый. Старшие говорили, что на первой репетиции он никому не ставит больше восьми. Мне за безукоризненный ответ поставил десять, и старшие приходили спрашивать, правда ли что Христич поставил мне десять? Юнкер эскадрона Беков-магометанин давал обещание перейти в православие, если Христич умрет. Христич умер, но Беков в православие не перешел.
Химию и механику все не любили.
Посещение богослужения в церкви было обязательным для всех юнкеров. Эскадрон стоял с правой стороны церкви, казачья сотня – с левой. Стояли строем смирно, никто не смел шевелиться, никто не смел отставить ногу. Пели в церкви по очереди – одну неделю певчие эскадрона, другую – певчие казачьей сотни. Инспектор классов генерал Будаевский пробовал соединить оба хора, но из этого ничего не вышло. Когда пели казаки, церковь была наполнена посторонними прихожанами.
Командир сотни при мне был полковник Дьяков, звали его папашкой. Он был очень строгий, требовательный, отличный наездник, о юнкерах заботился, но и цукал не стесняясь. Сменным офицером был у меня подъесаул Греков, очень строгий, иногда свирепый. Звали его «шакал», а нас, его смену, «зацуканная смена». А мы вторую смену нашего же класса называли «гимназистами». Сменным офицером там был подъесаул Кузнецов. Во время революции он, переодетый, шел пешком из Ростова в Таганрог. По дороге его поймали большевики и убили. Подъесаул Греков Алексей Кириллович35 хорошо учил и дал нам много, но вытягивал из юнкера все соки. Это был выдающийся офицер. Потом он, будучи полковником, командовал сотней юнкеров. Позже получил в Москве 1-й Донской казачий полк. Великую войну окончил генерал-лейтенантом, начальником дивизии и имел Георгиевский крест.
Священника звали «Корнет Жилин» или «отец Горох». Он рассказывал, что, когда был в семинарии, их кормили только горохом. «И все горох, горох, горох». Дьякон был невысокий – совершенно без слуха и с ужасным голосом. Регент входил в алтарь, на ухо давал ему тон, и дьякон повторял тон будто верно, но, выходя на амвон, ревел совсем другим тоном и в дальнейшем не мог попасть в тон... Он был очень бедный, и юнкера эскадрона ежегодно устраивали лотерею в пользу дьякона, продавали картинки, большей частью нарисованные юнкерами же. По традиции картинки должны быть обязательно неприличного содержания. Устраивали комнату, загораживая угол простынями, и впускали туда за особую плату, что там было, не знаю, не смели рассказывать, но выходящий оттуда, красный, отмахивался руками, как от чего-то ужасного. Дьякону всегда собирали больше 300 рублей, что по тем временам были большие деньги.
Был еще сменный офицер есаул Пешков36 , знаменит тем, что на киргизском маштачке [20] приехал из Владивостока в Петербург. Этот маштачок, небольшого роста, очень злой, стоял потом в царской конюшне.
Был в сотне интересный сотенный каптенармус, он нам показывал, как представлял начальству принесенные от мастера 50 казачьих папах, из коих только три были форменными. Он эти три ухитрялся показать 50 раз, а другие в картонках только отодвигал по столу.
20
Маштак – верховой конь среднего роста с широким и крепким костяком, сильный и выносливый. (Примеч. ред.)
Уставши за день, юнкера засыпали, как убитые, до утра. Как-то ночью неожиданно погасли все ночники, и вдруг входят в дортуар человек двадцать, закутанных в простыни и с факелами в руках, и замечательно красиво, пианиссимо, поют «Благообразный Иосиф» [21] . Идут самым медленным шагом и тех, кто не проснулся, проходя, слегка шевелят за одеяло. Обойдя весь дортуар вдоль стены, процессия скрылась. Это традиционный «офицерский обход». На меня он произвел колоссальное впечатление, и так жалко было, что они скоро исчезли.
21
Пением тропаря «Благообразный Иосиф, с древа снем Пречистое тело» начинается утреня Великой субботы, которая служится обычно в пятницу вечером и посвящена воспоминанию о погребении Иисуса Христа и пребывании его тела в гробу. Тропарь положен на музыку Д.С. Бортнянским и П.И. Чайковским. (Примеч. ред.)
В эскадроне тоже ежегодно устраивался «офицерский обход», но совсем в другом роде: при полном освещении идут ряженые и поют громко что-либо пикантное.
Большим событием было, когда от казачьей сотни наряжался караул юнкеров в Зимний дворец. Во дворце юнкера стояли почетно-парными часовыми у некоторых дверей. Мы с другим юнкером старшего класса, Клевцовым, стояли почетно-парными часовыми, с вынутыми шашками, у покоев Его Величества. Перед вечером вдали, из Николаевского зала, показался Государь. Он шел в домашней тужурке, как на портрете Серова, в сопровождении плац-адъютанта и давал какие-то распоряжения, показывая на разные места зала. Мы взяли «на караул». Подойдя к нам, Государь сказал: «Здравствуйте». Мы дружно ответили: «Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству». – «Вижу – вы оба Донского войска. Вы в каком классе?» Мы ответили – Клевцов в старшем, а я в младшем. «Вы первый раз во дворце?» Ответили, что оба первый раз. «Ну, желаю вам всего хорошего». И Государь прошел в свои покои. Самый незначительный разговор, но он произвел на нас очень сильное впечатление. В глазах Государя было столько доброты, столько ласки и приветливости, что забыть эти замечательные глаза невозможно. Это была моя первая встреча с Государем. Караул помещался в большом Фельдмаршальском зале, где юнкера сидели на диване. Для караульного начальника здесь же были отдельный столик и кресло. Часовые сменялись через каждые два часа. При прохождении через Фельдмаршальский зал начальства и генералов подавалась команда: «Караул вон». Юнкера вскакивали и в одну секунду выстраивались. Но если кто из начальства направлялся к караулу, подавалась команда: «Слушай на караул».
Главный начальник военно-учебных заведений Великий князь Константин Константинович37 , поздоровавшись с караулом, разговаривал с караульным начальником, подъесаулом Соколовым. На вопрос Великого князя подъесаулу Соколову: «Пребывание в карауле Государя – ведь это для вас праздник?» – «Так точно, Ваше Императорское Высочество, а для меня двойной праздник – сегодня день моего ангела». – «Поздравляю Вас». Попрощавшись с подъесаулом Соколовым, Великий князь обратился к караулу со словами: «До свидания». Караул дружно ответил: «Счастливо оставаться, Ваше Императорское Высочество». Интересно, что ровно через год, в этот же день, подъесаул Соколов опять был в карауле во дворце и Великий князь Константин Константинович, поздоровавшись с караулом, пожимая руку Соколову сказал: «Поздравляю Вас со днем ангела». Какая память!