Дальний берег Нила
Шрифт:
– Увы, – согласилась Таня.
На передачу она явилась в строгом темно-синем костюме, оттененном пышным белоснежным жабо и вызывающем легкую ассоциацию с женской полицейской униформой; неброском, почти незаметном макияже и больших очках в тонкой металлической оправе. В таком виде она напоминала строгую и серьезную молодую директрису современной общеобразовательной школы.
Фрэнк повел беседу в своей непринужденной манере, где нужно, лавируя между острыми рифами стереотипов сознания, попеременно сталкивая их, вызывая смущение, недоумение, восхищение – то есть чувства, заставляющие потом задуматься.
Таню Дарлинг он прямо и открыто представил зрителю как бандершу, но диалог повел в русле, несколько странном для такого случая:
– А вы лично верите в существование изначального зла?
– Как в первородный грех?
– Он есть? – зацепился Фрэнк.
– В располовиненной форме, как два огрызка от яблока познания.
Народ в студии обомлел, даже оператор выглянул из-за стойки посмотреть на миссис Дарлинг воочию.
– Поясните свою метафору, Таня.
– Не мной она придумана.
Ее речь была спокойной, текла медленно и гладко, лексика и произношение – вполне литературны, даже рафинированны.
– В равной степени мужчина и женщина являются единым целым, и зло в том, что они противостоят друг другу как враждебные полюса.
– Начало все же одно, и единое целое состоит из двух, но не более, или вы другого мнения? – Фрэнк обворожительно улыбался.
– Изначально – возможно, но, уж коли это случилось, путь познания тернист, и у обеих сторон есть право выбора, каким следовать, с кем и когда.
За стеклянной перегородкой студии зашевелился народ, одобрительно кивал головами.
– Полагаете, в этом вопросе не должно быть конкретного лидерства какой-либо стороны?
– Лидерство, инициативность – или покорность и готовность к подчинению – есть фактор вторичный, обусловленный воспитанием в той или иной среде, что зачастую воспринимается как индивидуальные особенности той или иной личности.
– Как и общественных устоев?
– Устои – это и есть устои, то есть нечто устоявшееся, но никак не вечное и не предвечное.
– Но разве общественная мораль не вызвана историческими условиями?
– Конечно, – лукаво улыбнулась Таня, – как защитная реакция любого организма.
– Реакция? На что в данном случае?
– На страх.
Танины глаза сверкнули, в голосе прозвучал вызов. Где-то затрещало, посыпались искры, зафонил тонким писком магнитофон.
Пустили рекламу, после чего Фрэнк извинился перед зрителями за неполадки и с той же чарующей непринужденностью вернулся к разговору:
– Вы упомянули страх. Может быть, в нем и кроется общественное зло?
– Где кроется зло – это пусть каждый сам исследует; а страх – это лишь признак, способ существования зла.
– Иными словами, – поспешил Фрэнк направить разговор в нужное русло, почему-то ощутив сам непонятную жуть, – два полюса, то есть мужчина и женщина, познавая друг друга, могут ощущать страх; возможно, боятся партнера?
– Так было на протяжении всей человеческой истории. – Таня щелкнула языком и, как бы извиняясь, пояснила: – Видите ли, я выросла в России, где зло материализуется с примерной периодичностью. В этой связи чрезвычайно полезно учение Маркса. Бытие определяет сознание. Исторический материализм учит, что мысль, овладевающая массами, – материализуется! Так что же привело конкретное общество к тому, что оно имеет на данный момент?
– Давайте выберем, уточним территорию: например, развитые, цивилизованные страны.
Таня поправила очки, вздохнула, как учитель, вынужденный объяснять глупому ученику что-то очевидное.
– Пусть будут развитые, где женщина наконец обрела свободу и только учится, как с ней жить и что дальше делать.
– Разве торговля собственным телом – лучший выбор для женщины?
– Если мы согласились с тем, что она свободна, значит, выбирать путь – ее право.
– Но ведь на протяжении веков, всего развития цивилизации этот род деятельности никогда не вызывал особого почета и уважения.
– Вы толкуете о мужской цивилизации, о патриархальном сознании, которое и принизило женщину, поставив ее в условия зависимости, абсолютной или относительной.
– Но когда-то это было исторически обусловленной необходимостью…
– Продиктованной тем фактом, что в неменьшей зависимости и униженности находился мужчина при матриархате. Сейчас мужская цивилизация старается не вспоминать о тех временах – из страха, закрепленного на генетическом уровне. Когда-то мужчина попросту использовался в целях оплодотворения, о чем имел смутное понятие. Амазонки вообще обходились без конкретного партнера. Жрица определяла по лунному календарю, кому и когда зачать. А дальше – дело техники. Есть раб, пленный, слуга – этого достаточно при знании дела, чтобы использовать его сперму на золотой монетке… типа современного тампакса.
– Что вы говорите? – ошалел Фрэнк. – Это гипотеза?
– Ее легко проверить, – рассмеялась Таня.
– Но это еще не повод для страха.
– Это – еще нет, а вот то, что повсеместно мужчина приносился в жертву земле, для урожайности, причем каждый кусок тела на определенное поле или в лес; а чресла, в основном, в воду, для высоких рыбных промыслов, – это повод, и, думаю, серьезный. Потрошками его закусывали в праздники солнцеворотов, регулярно, летом и зимой. Это позже жрицы-правительницы придумали новые способы обязательных жертвоприношений, чтобы оставить возле себя понравившегося соправителя.
Фрэнк аж передернул плечами, тут же собрался и, улыбаясь зрителям, подвел под страшной картиной черту:
– Вполне объяснимо, что страх в половом влечении партнеров имеет древние корни, прорастающие в архетипы личного и общественного сознания. Но, Таня, чем же руководствуются современные служительницы культа Афродиты?
– В жертвоприношениях, наверное, уже нет нужды… – На секунду Таня задумалась. – Свободой и правом избрать собственный путь… Если не можешь изменить себя, попробуй хотя бы изменить мужу. Общество уже готово принять не только жриц, но и жрецов любви…