Дама с собачкой и тремя детьми
Шрифт:
Вот сценка из жизни - чёрно-белая фотография тех лет.
Вокзал. В большом зале 3-его класса, час ночи. Женщина спит на полу, рядом лежит завёрнутое в лохмотья дитя.
"- В Москву?
– спросил её старик.
– Из голодных мест? На заработки?
– В мамки хочу. Ребёночка в казённый дом определю, а сама в мамки.
– Вдова, что ли?
– Вдова.
– Плохо у вас этим годом?
– Плохо. Нет ничего. Двое их у меня ещё, - тихо заговорила баба.
– Господи, как тут без отца кормить? Семья-то у нас неделёная; всякий о своём и радеет, а сироты кому нужны? Свёкор ничего, а свекровь... Выгоню, говорит, и с детьми. И с чего это у людей такое лютое сердце бывает?
Скотинки
– Знакомые дела, - сказал старик.
– Где теперь лучше-то?
– С горя, что ли, свекровь зверем ходит, - продолжала баба.
– Намедни подходит ко мне дочка. Мама, говорит, отломи мне кусочек корочки, больно есть хочется. Оглянулась, никого в избе нет; подошла я к столу, отрезала маленький кусочек хлебца, говорю: Спрячь, неравно бабка увидит. А она тут как тут. На печке Сёмка был, он ей и кричит: Бабушка, тётка Марья хлеб ворует, Машке скармливает. Свекровь девчонку за плечи схватила, давай трясти: Отдай кусок! Начала она её бить, а Машка хлеб в руке зажала и не отдаёт. Тут я свекрови в ноги упала: Меня, говорю, бей, ребёнка оставь.
– Что, отняла?
– спросил старик.
– Отняла, - тихо ответила баба.
– Мальчонка тоже на худой пище извёлся, в чём душа держится. Мама, говорит, мягонького хлебца хочу. А где его взять?
– Как же ты деток-то кинула?
– Хоть глаза мои видеть не будут. Может, и пожалеет их бабка-то, как не будет у них матери. Поступлю в мамки, сейчас денег в деревню пошлю.
– Когда ещё место найдёшь. Думаешь, в городе таких, как ты, мало?
Баба вздохнула, в глазах показался испуг. Тяжело пропыхтел паровоз. В окна слабо брезжило. Подъезжали."
Зарисовку эту сделала сама Лидия Алексеевна и передала зятю в числе прочих рукописей для публикации в газете. Худяков назвал рассказ "В дороге" и опубликовал в начале нового 1892-ого года.
Нельзя сказать, что правительство ничего не предпринимало, однако его мер было недостаточно. Оставалась надежда лишь на частную благотворительность. Но её надо было организовать. Как писал Чехов, "на богатых людей рассчитывать нельзя. Вся сила теперь в среднем человеке, жертвующем полтинники и рубли.". Сам он денег не имел, но у него было имя. Для сбора денег в пользу голодающих он предложил объявить подписку через газеты. Дело пошло. "Публика не верит администрации; ходит тысяча фантастических сказок о растратах, наглом воровстве и т.п.... А между тем благотворить публике хочется, и совесть её потревожена". Подписка была объявлена, и деньги стали постепенно поступать от совестливых людей. "Сегодня один старичок принёс мне сто рублей, - радостно сообщал Чехов.
– О каждой потраченной копейке жертвователь получит самый подробный отчёт."
Не ограничиваясь сбором денег, он собирался среди зимы отправиться в Нижегородскую губернию. Неверам возражал: Я поехал на Сахалин, не имея ни одного рекомендательного письма и однако же сделал там всё, что мне нужно. Отчего же я не могу поехать в голодную губернию? В месте со своим приятелем, земским начальником, он придумал, как спасти урожай будущего года. "В самом глухом уголке Нижегородской губернии мы стараемся спасти урожай. От того что мужики за бесценок продают своих лошадей, грозит серьёзная опасность, что яровые поля будут не вспаханы, и опять повторится голодная история. Так вот мы скупаем лошадей и кормим, а весной возвратим их хозяевам. Дело наше уже стоит крепко на ногах , и в январе я поеду туда созерцать плоды." Не за деньги. Не ради славы. Даже не ища благодарности. Сделать посильное и даже непосильное, потому что здоровье оставляло желать лучшего. Измучил постоянный кашель и вечные простуды, а тут ещё прибавились головные боли, мерцание в глазах и сердечные перепады. "Должно быть, к старости пошло,
Перед поездкой в Нижегородскую губернию он решил съездить в Петербург, - не для развлечения, по делам. Тут подоспел юбилей "Петербургской газеты, на котором он пообещал присутствовать.
5. Ю б и л е й
Известие, что на банкете будет присутствовать Чехов, взволновало Лидию Алексеевну. Только что была опубликована "Палата N 6", о которой все говорили. Со времени их встречи прошло три года, и он, конечно, забыл некую девицу Флору. Ей очень хотелось повидать его, но обязательно предстать повзрослевшей, и не просто какой-то родственницей Худековых, а писательницей, пусть неопытной и неприметной, но печатающейся в газетах и журналах. Ради того чтобы произвести впечатление, она готова была заключить в ненавистный корсет своё цветущее тело. Корсет делал её фигуру, и без того заметную, вызывающе привлекательной, что приводило её в смущение. Её платье будет очень скромным, но без небольшого декольте и перчаток всё равно не обойтись. Но главное - причёска. Роскошные волосы - тяжкая забота счастливицы. Парикмахера придётся звать на дом. Муж будет не в силах ничего запретить, потому что присутствовать с женой на торжестве у Худяковых - его обязанность.
Худековых муж недолюбливал. Сергей Николаевич над ним подтрунивал, а Надежда Алексеевна знала, конечно, о домашних неурядицах Авиловых. Он заявил, что явится прямо к застолью, а не к молебну, чего он не терпел.
Вполне довольная решением мужа, Лидия Алексеевна отправилась к родственникам заранее. Осмотрев приготовленное для торжества помещение, она выбрала себе удобное место для наблюдения за прибывающими гостями: встав в дверях гостиной, можно было видеть в зеркало поднимавшихся по лестнице гостей, оставаясь невидимой.
Начали прибывать гости. По лестнице шли нарядные мужчины и женщины, много знакомых, ещё больше незнакомых, но не появлялся тот единственный, кого она ждала. Неужто он не придёт, и ей предстоит скучный вечер за банкетным столом рядом с каким-нибудь важным гостем, которого она должна будет занимать разговором!
Внезапно в зеркале появились две фигуры, и Лидия Алексеевна радостно вспыхнула. Один - коренастый, бородатый Суворин - воротила журнального мира, а рядом с ним молодое, милое лицо Чехова. Губы его слегка шевелились: он что-то говорил спутнику, потом поднял руку и откинул со лба непослушную прядь волос. Лидия Алексеевна смятенно скрылась в гостиной, где был накрыт длинный стол, а Чехов и Суворин прошли в столовую, где должен был начаться молебен.
Когда из столовой послышалось пение, она осторожно вмешалась в толпу гостей. Пока служили и пели, она всё время видела высокого Чехова, стараясь угадать, помнит ли он её, их давнюю встречу, и то чувство, "необъяснимое и нереальное", охватившее их тогда. Обоих - она не сомневалась. "Возникнет ли опять между нами та близость, которая три года назад так ярко осветила мою душу?" - тревожно спрашивала она.
Когда по окончании и молебна гости стали перемещаться в гостиную к пиршественному столу, они столкнулись в толпе и тут же обрадовано протянули друг другу руки.
– Я не ожидала вас увидеть, - сказала она. Это было неправдой, ног вышло само собой.
– А я ожидал, - улыбнулся он.
– И, знаете что? Мы опять сядем рядом, как тогда .Согласны?
Она не могла отвести глаз от его улыбки. Они прошли в гостиную позади всех.
– Как хорошо бы нам сесть вон там, у окна, - сказал он, оглядываясь.
– Вы не находите?
– Хорошо, но не позволят. Вас обязательно посадят по чину, к сонму светил, поближе к юбиляру.
– А я упрусь. Не поддамся.