Дамасские ворота
Шрифт:
— Вроде опавших суфле, — предположил Лукас.
— Точно. И Анголы, — сказал Фотерингил. — Кстати, а тот стишок ты вообще вспомнил? О rillettes de tours?
— Нет.
Хватаясь за траву и плети ипомеи, они спустились на грязную тропу. На противоположном берегу справа и ниже склон был покрыт виноградниками, которые, как думал Лукас, принадлежали одному из голанских кибуцев. Возле потока пахло мятой. Камни были скользкие от мха и раздавленных листьев погремка. Ветер с горы не затихал ни на минуту.
Они долго шли вдоль потока, и шум воды на речных порогах под ними становился все громче. Наконец они подошли
Из кустов в десяти футах дальше по берегу поднялся Разиэль. Спросил:
— Нравится зимний лагерь?
— Сейчас не зима, — ответила Сония.
— Ну почти. Зимы больше никогда не будет.
Они спустились за ним ко второму, маленькому водопаду, возле которого Роза готовила чай на костре в закопченном котелке.
— Долго не закипает на этой высоте, — сказала та.
Когда после долгого ожидания вода наконец закипела, она разлила чай по разным емкостям, какие оказались под рукой: армейским и щербатым сувенирным кружкам, баночкам из-под джема. Чай, похоже, был травяной.
Они пошли с чаем обратно, и Разиэль устроился на почтительном расстоянии от старика, который сидел опустив голову между коленями. Остальные последовали примеру Разиэля. Лукас только и мог, что смотреть на воду и спрашивать себя, что он тут делает. В поисках ответа он взглянул на Сонию. Она опустилась на траву рядом с ним:
— Чего-нибудь хочешь, Крис? Хочешь, спою для тебя?
Разиэль проговорил, не поднимая головы:
— Спой. Спой для него.
Сония запела песню конверзо [420] о душе, воспаряющей ввысь, как музыка, о музыке, воспаряющей через семь сфер нижних Сефирот к своему невообразимо далекому дому:
Взмывает ввысь, крылата, Чтоб там, куда б и птица не домчала, Полна иного лада, Ей музыка звучала — Всему первопричина и начало… [421]420
Converso (исп.)испанские евреи-выкресты.
421
Луис де Леон (1527 1591). «Ода Франсиско де Салинасу». Пер. Б. Дубина. Антология испанской поэзии золотого века. Ижевск, 2011.
Над головой низко — казалось, рукой можно достать — плыли тучи, неся сырость и холод.
— Надо было прихватить гитару, — сказала она, дрожа.
— Не нужна тебе гитара, — проронил Разиэль, все так же не поднимая головы.
Она легла на бок и коснулась щекой травы. Взяла руку Лукаса в свою и не запела, а тихо, почти шепотом, продекламировала:
Когда порой взгляну я На высь в ее торжественном свеченье И нашу жизнь земную, Под сумрачною сенью Предавшуюся сну и сновиденью…—
— Разумеется, милый. Я неразумна, ты неразумен.
Огонь тоски и страсти Томит мне сердце, жаром обдавая, Струятся слезы счастья, Как влага ключевая… [422]— Что это значит?
— Это… это о том, как мы плачем от любви, печали и томления. Ведь плачем же, да?
— Конечно. Как ни странно, — сказал Лукас. — Я вот часто плачу. Чаще, чем стоило бы.
422
Луис де Леон. Ода «Ясная ночь». Пер. Б. Дубина. Антология испанской поэзии золотого века. Ижевск, 2011.
— Как можно плакать чересчур много?
— Ты плакала в Сомали? — спросил Лукас. — Ручаюсь, что нет.
— Там было не до того. Но потом плакала. Оплакивала всех их. А их было так много.
— Но ты не такая жуткая плакса, как я, Сония. Меня что угодно может расстроить. «Наш городок» [423] . «Мадам Баттерфляй». Хороший односолодовый виски.
— Мне показалось, ты того и гляди расплачешься, когда та немчура не пустила тебя на свою литургию. Вид у тебя был такой, будто ты готов убить кого-нибудь.
423
«Наш городок» — наиболее знаменитая пьеса американского писателя и драматурга Торнтона Уайлдера (1897–1975), впервые поставлена в 1938 г.
— Страх и ярость. Это все, на что я способен.
— Ты хороший любовник.
— Господи помилуй! Никто еще не говорил мне такого.
— Странно, — сказала Сония. — Мой отец всю жизнь прожил, испытывая страх и ярость. Настоящие страх и ярость.
— У меня они тоже настоящие. Может, менее обоснованные, но настоящие. Я настоящий. Вроде бы.
— Верю. Ты сердитый и перепуганный. И настоящий.
Лукас достал бутылку.
— Уверен, у твоего отца жизнь была намного тяжелей, чем у меня. Уверен, меня бы такая жизнь в два счета доконала.
— Он тоже был слаб на слезы, — сказала она. — У него это не было по-другому. Я имею в виду, по-другому оттого, что он был черный.
— Мне это понятно, думаю, что понятно.
— Я мало бывала дома с моим стариком. Слишком была глуха, тщеславна и стеснялась его. — Не отпуская руки Лукаса, она перевернулась на спину. Тучи расступились. — Каббала говорит, что созерцать правду и не печалиться — величайший дар.
Разиэль, слушавший их разговор, сказал:
— Я собирался дать вам это. Хотел в любом случае сделать возможным для всех вас.
Глядя на него, Лукас понял две вещи. Первая: не было ни малейшего шанса, что этот хипстер мог кому-то дать созерцать правду или тень правды, кроме как в виде музыки. И вторая: в его чай что-то добавлено, какое-то сильнодействующее психотропное средство.
Старик Де Куфф с усилием поднялся на ноги.
— Тюрьма! — выкрикнул он. — Да, тюрьма! — Он опустился на колени и вырвал горсть мяты и клевера, астр и грибов, росших вокруг него. — Красота! Но это ничто.