Дамасские ворота
Шрифт:
— Не люблю еду в кафетериях. Во всяком случае, с тех пор, как закрыли «Бельмонт».
— Где это?
— На Двадцать восьмой улице, кажется. Давно было дело.
Они вышли в напоенный ароматами сад. Цвели азалии.
— У нас большие неприятности. Я виделся с Эрнестом и Сильвией.
— Я этого опасалась, — сказала она; Лукасу показалось, что она слишком спокойна и сдержанна, несообразно ситуации. — Из-за Газы? Или истории с Аль-Аксой?
— Пока точно не знаю.
— Что они говорят?
— Что у Нуалы с Рашидом положение совсем аховое. А у нас не совсем, поскольку
Она неуверенно рассмеялась:
— Ну что ты! Но этого же не случится, нет? То есть Разиэль, конечно, бывший наркоман и все такое, но он добрый малый. Ты же не считаешь Преподобного каким-нибудь бомбистом, правда?
— Правда. Но я подумал, что, может, стоит его спросить. Как это ни маловероятно.
— Хочешь, чтобы я его спросила?
— Да, — сказал Лукас. — Потому что сдается мне, что… если речь идет об исторической справедливости, то должно упоминаться и восстановление Храма.
— Нам это в голову не приходит, Крис. Мы иначе смотрим на вещи.
— Все равно спроси его, — сказал Лукас. Сел на грязное крыльцо столовой. — Могу я тут переночевать?
— Я в одном бунгало с сестрой ван Витте. Думаю, можешь ночевать с нами.
— О’кей! — сказал он. Когда она направилась обратно в зал, спросил вдогонку: — Сония, что он сказал тебе когда я вошел?
— Кто, Разиэль? Когда?
— Когда я вошел, а вы все ели. Он что-то сказал, когда увидел меня.
— A-а. Ну, ты знаешь его. Вечно строит всякие планы. Он предложил позвать тебя с нами. В горы.
— Точно, — сказал Лукас. — Строит планы.
Когда Лукас отправился к машине за вещами, Сония подошла к Разиэлю, вышедшему из обеденного зала:
— Разз?
— Слушаю, — сказал брат Разиэль.
— Ты это… ничего не слышал о каком-то плане разрушить мечети на Храмовой горе?
Разиэль, похоже, не удивился:
— Это Крис попросил тебя узнать?
— Вообще-то, да. Вроде существует такой заговор.
— Это всегда существовало, — сказал Разиэль. — С давних пор. В Иерусалиме всегда что-то взрывают и строят на этом месте что-то другое. Со времен вавилонского нашествия, да? С девятого ава. Сносят один храм, возводят другой. Свергают чужого правителя, ставят нашего. Сносят храм, возводят церковь. Сносят церковь, возводят мечеть. Оскверняют святыню. Объявляют святыней светское. И так без конца.
— Но мы с заговором никак не связаны, да? Все эти вещи не имеют никакого отношения к нам?
— Сония, мы здесь не для того, чтобы разрушать что-то физически. Перемена, в которой мы участвуем, — духовная перемена. Своего рода преображение. Чудо. Что бы там люди ни слышали. Что бы себе ни думали.
— Значит, говоришь, я права насчет этого, да? Мы не имеем отношения ни к какому разрушению мечетей?
— Даю тебе слово, Сония. Никто из нас не причинит вреда ни единой человеческой душе. Никто из нас не разрушит чужую собственность. Клянусь. Этого тебе достаточно?
Темнело. Со стороны общинного бассейна доносился смех подростков, потешавшихся над ними.
—
52
В кипрском аэропорту к Нуале и Рашиду подошел человек, который, как было оговорено, встретит их. Звали его Дмитрий, и, поскольку в дело были вовлечены русские друзья Стэнли, Нуала с Рашидом приготовились увидеть русского. Но Дмитрий был греческий киприот, маленький, морщинистый, комично посвистывающий носом. Вид у него был отнюдь не такой космополитичный, как они ожидали. Одет как деревенский ремесленник, на голове старомодная, в пятнах английская твидовая кепка.
Дмитрий взял саквояж Рашида; Нуала сама несла свой рюкзак. Поначалу они не могли добиться от него ни единого слова по-английски, что для грека-киприота было каким-то абсурдом.
Когда машина, пропетляв по городским улицам, выехала на приморское шоссе, свернула с него и устремилась на север, потом свернула снова, Нуала взмолилась:
— Минутку, Дмитрий! Можно спросить вас, где мы встретим наших друзей? Я думала, что это будет в Ларнаке.
Как они представляли себе географию Кипра, они направлялись в горы и к границе с турецкой частью острова.
— По дороге к Трулли, мадам, — сказал Дмитрий. — Но вы не поедете до самого города. Ваши друзья в монастыре.
Нуала посмотрела во тьму за окном машины. Свет фар выхватывал ряды цветущих кактусов вдоль дороги.
— Дорога в никуда, как говорят в Ирландии, — сказала она Рашиду.
— Они люди скрытные и знают свое дело. Это лучше всего.
Если он не выглядел слишком уверенным, то и напуганным не казался. Нуала решила смотреть в оба глаза за Дмитрием.
На развилке они свернули с главной дороги налево, и в недолгом времени асфальт кончился. Они остановились возле ограждения для скота. Дмитрий, как настоящий chauffeur,вышел из машины и открыл дверцу Нуале. После секундного колебания они вылезли из машины на грязную дорогу, невидимую под ногами.
— Это ekklesia. Temenos. Ayios Yeorios [401] .
В сотне ярдов над ними, на крутой тропинке, вспыхнул, погас и вспыхнул снова фонарь. Нуала посмотрела назад и увидела Дмитрия, стоящего возле своей машины. Мотор продолжал работать; фары отбрасывали два успокаивающих луча, смело прорезающие темноту и ширящиеся по мере удаления. В рассеянном свете мельтешили мелкие крылатые насекомые, бившиеся о лицо. Звенели цикады, пахло коровами и навозом — деревенский запах, который, хотя и не хватало в нем смолистой горчинки шалфея и дубового подроста, напоминал ей о доме.
401
Экклесия (греч.) — христианская община, церковь. Теменос (греч.) — священное место. Айос-Йорис (греч.) — деревня в 20 км от г. Лимасол на Кипре.