Дамасские ворота
Шрифт:
— Ты говорил, что он собирается проповедовать о пяти тайнах.
— Он уже открыл все пять. Теперь он должен открыть подлинное свое назначение. Но у нас не остается времени.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что я запустил определенные процессы. Не думал, что мы можем потерпеть неудачу. Но теперь вижу, что мы, как и все остальные. Попались в ловушку истории. Неудачников преследуют неудачи. Всю жизнь мне не везет. У меня было могущество, но не было силы. Знаешь разницу?
— Могущество, — повторила она, пытаясь
Она подняла один из листов с чертежами, валявшихся по всему мини-фургону — на сиденье, прилипнув к коврику, за солнцезащитным козырьком.
— Это схема Храмовой горы от твоих приятелей, верно?
— Верно.
— Значит, бомба действительно готовится. Ты лгал мне.
— Все как написано, Сония. Это борьба духовная. Борьба без оружия. Но борьба — это противоборство, а противоборство чревато непредсказуемым результатом. Вот почему я подсыпал ему в чай. Боялся, что он нас подведет. Мне нужно было, чтобы он был готов объявить себя мессией.
— Теперь послушай, ты должен рассказать мне все. Все, что знаешь о том, куда они подложат ее.
— Сония, Сония, — сказал он нетерпеливо. — Если все пройдет успешно, не будет никакого оружия. Они думают, что взорвут бомбу. Но в мире грядущем нет никаких бомб.
— Ну да. Только, полагаю, цветы.
— Я сказал, что никто не пострадает. Это я имел в виду. Я уверен.
— Как получилось, что ты опять подсел?
— Нервы не выдержали. В последнюю минуту. Я подумал: если мы потерпим духовное поражение, тогда это будет лишь эпизод истории. Просто еще один эпизод дерьмовой истории мира. Вместо всего, о чем мы мечтали.
— Что должно произойти, Разз? Что ты натворил?
— Не знаю. Больше скорби, больше истории. Нравствен не процесс, а только результат.
— Тебе нельзя было здесь оставаться, Разз. Почему остался?
— Потому что я единственный, кто знает, что к чему. Потому что это я нашел старика. Почему я? Не спрашивай. Но мне было откровение, что это он.
— Наверно, это все твоя музыка.
— Может быть, — сказал Разиэль. — И ты была со мной. Я «немощнейший сосуд», но у меня есть могущество. И у меня есть ты. Ты веришь мне. И немножко любила меня, да?
— Любила. Все когда-то любили тебя, Разиэль. Ты был нашим принцем.
Тут она не удержалась и заплакала, потому что вера, надежда, любовь покидали ее. И некому было спасти ее душу, а наоборот, снова нужно заботиться обо всех, как всегда. И опять все зазря. Чуть-чуть ганджи. Отголосок мечты и доброй ночи.
— Смешной мир, — сказала она. — Все в нем повторяется. А как узнать, что опять пришло время?
— Смешной.
Неожиданно она почувствовала, что не хочет… не должна… отказываться:
— Разз?
— Что, малыш?
— Разз, может, мы все же сумеем довести до конца. Если ты все делал как надо. Процесс.
— Я сказал тебе
— А сейчас не смеюсь. Может, получится. Может получиться! Если ты все делал правильно.
Теперь настала очередь Разиэля засмеяться:
— Сония, ты чудо. Если бы ты была со мной все время, мы бы довели это до конца.
— Я была с тобой.
— Ты спасешь мир, Сония. — Он снова засмеялся. — Говоришь девчонке, что ничего не выйдет. А она тебе: а может, и выйдет. Ты чокнутая, взбалмошная девчонка, крошка. Если б ты была со мной, клянусь, мы бы победили. Начисто забыли бы об истории.
— Мне некуда идти, Разз. Я по-прежнему здесь.
— Сония, ты ведь не шутишь?
— Боюсь, что нет.
— Положение такое, Сония. Мы оказались меж двух миров. Не знаю, смогу ли найти для нас выход.
— Вот что я тебе скажу. Ты находишь выход. Я буду тебя подгонять.
— До сих пор никому подобное не удавалось, — через несколько миль сказал Разиэль. — Но придет время, и кому-то удастся. Процесс…
— Правильно. Процесс.
— Я поверить не мог, — сказал он ей. — Выход — в глазах старика. Мир, которого мы ждали.
— Свобода? — спросила она.
— Музыка. Все это была музыка.
— Ну, слава богу! Музыка.
— Поднажми, подруга, — взмолился он. — Не хочу ставиться при тебе.
58
Ночью вокруг деревни Эйн-Карем светились огни многоэтажек Нового города, которые все теснее и теснее обступали ее. Жители домов, обращенных фасадом к долине, частенько не трудились задергивать шторы на окнах с наступлением темноты. Человеку, глядящему на эти окна, передавалось ощущение протекающей за ними жизни добропорядочной, цивилизованной и комфортабельной. Можно было разглядеть книжные полки, эстампы и картины на стенах.
Сами дома имели непривлекательный вид, так что лучше всего они смотрелись по вечерам, освещенные в соответствии с буржуазным вкусом и респектабельностью их обитателей. В соседнем, Иерусалимском лесу еще сохранились соловьи. Их трели и повторяющиеся, замысловатые риффы и утешали, и волновали душу.
Когда Лукас с Розой подъехали к бунгало, в ближайших домах горело лишь несколько окон. Горизонт на востоке светлел и был цвета иерусалимского камня; со стороны деревни доносился призыв громкоговорителя к молитве.
Он тихонько прошел по комнатам, но не обнаружил ни Де Куффа, ни Разиэля с Сонией. Остальная компания спала. Только сестра Иоанна Непомук ван Витте бодрствовала: разглядывала книжку с картинками о Сулавеси, где прожила много лет.
Лукас позвонил в квартиру Сонии в Рехавии, но никто не ответил.
— Будешь у них за главную, — сказал он Элен Хендерсон. — Полагаю, все выжидают, пока не утрясется.
Роза снова была собой. Всю дорогу на юг она сосредоточенно молчала.