Дамасские ворота
Шрифт:
— Что утрясется?
— Все.
Элен приняла ванну и легла, а он сделал еще несколько безуспешных звонков Сонии. Затем лег в гостиной на пол и забылся беспокойным сном. В восемь утра, толком не отдохнув, он позвонил Оберману, который успел вернуться из Турции, и попросил того подъехать. Оберман не мог: он был на обходе в клинике Шауль-Петак. Они договорились встретиться в клинике. Лукас прихватил с собой один из планов здания, которые нашел в минивэне.
— Выглядишь ужасно, — сказал доктор, когда Лукас вошел к нему в кабинет.
Лукас объяснил, что он
— Экстази? Как же ты доехал обратно?
— В разобранном виде. Но доехал. — Он протянул Оберману одну из схем. — Это тебе о чем-нибудь говорит?
Они разостлали потрепанную копию на столе, с которого Оберман убрал гору папок. Лукасу, на его совершенно неопытный взгляд, по-прежнему казалось, что это нечто вроде синьки, эскиза здания в разрезе на трех уровнях, с размерами, указанными в метрах.
Словесные пометки на листе, за одним исключением, были на английском или транслитерированном арабском. Тут был прямоугольник, в котором Оберман распознал Баб-аль-Гаванима, древние ворота в стене, окружающей Харам. Единственное слово на иврите Лукас прочел как «кадош» и перевел как «святой». Начертанные на грубом листе обрубленные, яростные буквы языка, на котором Бог говорил с Адамом, изумляли. Mysterium terrible et fascinans [437] .
437
Точнее, «Mysterium tremendum et fascinans» (лат.)— «Тайна ужасная и чудесная»; термин, введенный немецким теологом и религиоведом Рудольфом Отто (1879–1937) в труде «Священное» (1917) для определения божественного, «нуминозного» в его терминологии, как «Совершенно Иного». В христианстве соответствует понятию священного, в иудаизме — понятию kaddosh, «кадош».
В другом квадрате сетки координат стояло греческое слово «Сабазий».
— Это карта стены, окружающей Харам, — сказал Оберман. — Похоже, что с обозначением мест последних раскопок.
— Что здесь значит «кадош»?
— Священное место. Может быть, чья-то идея насчет того, где находилась святая святых.
— А Сабазий?
— Это фригийский бог. Подробности не помню.
— Думаете, это имеет отношение к закладке бомбы? — спросил Лукас.
— Гипотеза приемлемая. Из нашего телефонного разговора я понял, что у вас были какие-то проблемы с Линдой.
— Еще какие! Полагаю, она замешана в этом.
— Откровенно говоря, вы не ошибаетесь. Она натура увлекающаяся, причем без тормозов. Если ей приспичило, значит приспичило.
— Я тут задал себе вопрос: что в действительности произошло с ее мужем? — сказал Лукас. — На вашем месте я бы тоже задумался над этим.
Оберман вздохнул:
— Я думал, что ее ищущей душой полностью завладел Януш Циммер. Но может, она порвала с ним. Или, может, мы чего-то не знаем
— Известно? Да она, чтоб ее, хочет написать нашу книгу за нас.
И он рассказал Оберману о приключениях в секторе и Кфар-Готлибе.
Оберман взял один чертеж из тех, что принес Лукас, и принялся внимательно рассматривать.
— Безусловно, — сказал он. — Это вполне может быть схемой закладки бомбы. Где вы это взяли?
— На Голанах. В одной из машин.
— Это похоже на карту изысканий, которые проводил Галилейский Дом. Наверняка от Линды получили.
— Думаю, они хотят подставить Де Куффа и компанию, — сказал Лукас. — Причем нашими руками. Типа что мы должны купиться на ту лабуду, которую они будут втюхивать. А потом перепродать кому следует.
— Второе пришествие Вилли Ладлэма.
— Точно. Съезжу-ка я в Галилейский Дом. Может, поставите в известность полицию? Если предположить, что в полиции не знают об этом.
— У меня там есть несколько друзей, — сказал Оберман. — Порасспрошу.
— И постарайтесь связаться с Сонией, хорошо? Думаю, она прячет Разиэля и старика у себя в квартире, а трубку не берет. Легли на дно. Но рано или поздно она проявится.
— Ладно.
Прежде чем отправиться в Галилейский Дом, Лукас заскочил к себе домой, чтобы переодеться. Снова позвонил Сонии, но услышал автоответчик. Потом пустил воду в ванной и набрал номер Сильвии Чин.
— Не люблю говорить с тобой о делах по служебному, — сказал он, когда Сильвия подняла трубку. — Но к твоему — и того, кто прослушивает твой телефон, — сведению: кое-кто намерен повторить подвиг Вилли Ладлэма на Хараме. В ближайшее время. Слышала об этом что-нибудь?
— Не могу сказать, что мы слышали или чего не слышали, Крис. А что могу, так только то, что твоя приятельница Нуала мертва. Ее любовник Рашид тоже. Их повесили в разрушенном монастыре на Кипре. По словам киприотов, тот, кто убил их, использовал веревку времен британского правления. Какие применялись в империи при казни. Это была казнь. Что собираешься делать?
— Принять ванну.
Когда он направился в ванную комнату, ноги его слегка дрожали. Он стоял потрясенный, держа руку под струей воды, не чувствуя, горячая течет или холодная, не способный сообразить даже этого.
Нуала была одержима страстями. Одна такая страсть завладела ею в Иерусалиме и, конечно, ее погубила. Он вспомнил слова Рашида о джинне. И Эриксена преследовала сила, которая, по его утверждению, должна была убить его. То, что он испытывал, подумал Лукас можно описать как страх Господень. Это чувство, как написано, есть начало мудрости [438] . Вероятно, он погорячился, уподобив Всемогущего небесному пресс-папье. Может быть, подумал Лукас наконец-то к нему приходит мудрость.
438
«Начало мудрости — страх Господень» (Притч. 9:10).