Дана и Бродяга
Шрифт:
Сын у Павла Гнедина был все-таки один. И как раньше он старательно делал из него офицера, так теперь он придумал для Стаса полноценное будущее, которое не свело бы того после Рутанских приключений в могилу.
Стас со всей военной прямотой послал родителя в ту самую аспирантуру. Не потому, что перспективы ему не понравились. Это были чьи-то чужие перспективы и к его персоне они имели самое маленькое отношение.
Павел Маратович очень вежливо ответил, что другого приемлемого будущего у Стаса не может быть, потому что без помощи примулянских врачей он загнется меньше чем за год. В ответ он услышал, что сын имеет полное право загнуться там и тогда, где и когда сочтет нужным.
Павел Маратович заявил, что сын переволновался и не в себе, и дал Стасу время подумать. Год.
Стас думал полгода, прикладывая все старания, чтобы перестать зависеть от постоянной опеки врачей. Потом пошел к главврачу пансионата и имел с ним продолжительный разговор. Четко представляя собственные возможности, Стас не смог бы однозначно сформулировать, почему будущее, обрисованное отцом, ему так не нравится. Но то, что не нравится, это было неоспоримо.
Говорят, где родился, там и пригодился. Поразмышляв на досуге, Стас решил, что Рута - единственное место, куда у него есть не только возможность, но и желание вернуться. Что он там будет делать - это вопрос, который можно решить на месте. Оставалось выяснить, насколько он останется зависимым от услуг медиков.
Главврач неожиданно пошел ему навстречу.
Стас переехал в один из горных поселков, и полгода жил там, раз в неделю проходя обязательное обследование.
Если какие-то изменения в его состоянии за этот период и произошли, то не в худшую сторону. Стас получил от медиков официальное разрешение лететь на Руту. Разумеется, при условии регулярных обследований в тамошнем госпитале.
Главврач даже сам связался с рутанским НИИ медтехники, и договорился о прямой продаже пациенту ингаляторов, способных облегчить приступы астмы...
Гнедин-старший об этом не знал. А когда узнал, не стал вмешиваться.
Хотя чувство досады в последствии посещало его не раз и не два...
Как ни странно, ни страха, ни отвращения к медицинским учреждениям Стас не испытывал. Теперь его волновало только, выпустят ли его эскулапы на встречу с отцом, или же придется сообщать Павлу Маратовичу о своем прискорбном состоянии. Сообщать не хотелось...
Дана забралась с ногами в уголок широкого кожаного дивана. Очень хотелось спать, но заснуть сейчас казалось ей делом непозволительным. Заснуть сейчас означало пропустить много интересного.
То, как Джет и Алекс старательно избегают встречаться взглядами - окончательный разговор так и не случился, и скрыть от остальных взаимное недоверие у них не получается. То, как на саму Дану смотрит Мелисса. Тревожно смотрит. Она изменилась, но чтобы понять, в чем дело, нужно куда больше времени. А понимать-то и не хочется. Хочется просто смотреть...
Это последняя ночь, когда собравшиеся в комнате люди могут еще называться «своими». Уже завтра все изменится. Первый день после войны перечеркнет нечаянное товарищество, объединившее таких разных людей. Так бывает. «Мы дрались вместе!». «Мы вместе воевали». Уже завтра история перевернет страницу, эта ночь станет воспоминанием - одним из самых светлых и бережно хранимых. «Мы вместе выжили».
И ты завтра, забыв обо всем и обо всех, помчишься искать связь с орбитой - боль за оставшихся там зверей стала постоянным фоновым ощущением, как боль от стертой ноги в самой середине дальней дороги... ты улетишь, чтобы не вернуться.
Какой будет судьба Джета? Алекса? Мелиссы? Чем закончится встреча Саата с отцом? Как и куда потянутся их маршруты?
Какой будет рутанская пустыня теперь? Как изменится мир...
Почему ты думаешь об этом, если твердо решила никогда сюда не возвращаться?
Дана улыбалась. Давно-давно-давно уже она не чувствовала себя так спокойно.
Нет, неправильное слово. Спокойствия нет, просто все тревоги толпятся чуть в стороне. Какая это роскошь - отогнать тревоги хоть на час, когда знаешь, что этот час не принесет новых тревог.
Молчание висело в комнате, но тягостным не было. Единственно-правильное молчание, какое только имеет право существовать.
Джет подошел к бару, достал бутылку коньяка. Не самый лучший, синтетический, купленный в конце первой недели на Руте в соседнем баре. Но это единственное спиртное, что вообще нашлось в доме: Джет не пил в одиночку. Обвел глазами гостей.
Дана уже знала - в поселке Слепака погибло тридцать два человека. Наверняка многих она видела. Вспомнилось шоу, которое они с Бродягой учинили на поселковой площади. Когда-то. Давным-давно, несколько дней назад.
Джет принес с кухни все, что могло сойти за бокал - две чашки, рюмка, бумажный пакет для кофейного автомата. Зачем-то пояснил:
– Другого ничего нет. Не успел еще обжиться...
Дана подумала, что Бродяга сейчас не смог бы сделать ей замечание. Обычно он не терпел, когда она прикладывалась к спиртному, а сейчас ему нечего было бы сказать...
Мелисса непонятно к чему, заметила:
– Я подумала о Риммере...
– Он погиб?
– в голосе Алекса явно читалось недоверие.
– Он сбежал.
– Я так и думал.
– Он единственный из бандитов Эннета, кто уцелел. Мне его почему-то жалко.
– Вот уж, чего не могу сказать о себе, - хмыкнул Джет.
– Трус и предатель.
– Он нам помог.
– Испугался. И не видел другого выхода.
– Думаешь, с ним будут проблемы?
– Алекс пожал плечами.
– Возможно. Убивать он уже научился. А думать не привык...
– Я думаю, он в глубине души все прекрасно понимает. Просто он слабый человек, и верит всем подряд...
– Мелисса, у вас, оказывается, добрая душа, - иронично поклонился Джет.
– Черта с два он кому верит. Просто видит, за кем сила, боится этой силы и потому старается быть к ней поближе...
Она поежилась:
– Мне кажется, не все так просто, Джет...
– Нашли о ком спорить.
– Алекс криво улыбнулся. На самом деле он тоже готов был говорить о чем угодно кроме самого важного. Важное все равно стояло тенью за спиной. Все, кто погоб. Все, кто больше никогда не окажется рядом. Все, о ком тяжело - вслух. И он сказал: