Данайцы
Шрифт:
Нечто подобное стало постигать и мои воспоминания. И, как только я понял это, я сказал себе: довольно. Я сказал себе: забудь все.
Чему я обрекал себя? Конечно – Юлии.
Мы словно сорвались с цепи.
Мы не стыдились собственной наготы, даже когда не были захвачены объятьями. Мы лазали по кораблю, как первые люди в райских кущах, радовались глупостям и говорили вздор. Никогда прежде я не был так влюблен в жену, никогда прежде она не отвечала мне так искренне. Ее страстность временами пугала меня, однако я прощал ей решительно все. Вещи, которые иногда вырывались у нее по поводу Ромео или Бет, были чудовищны, безобразны, но тем самым она как будто отрекалась
Не знаю, сколько бы еще могло продолжаться наше взбалмошное забытье, но чуть ли не в тот же день остановились маршевые двигатели, а еще через сутки нас прибило к потолку – началось торможение.
Мы барахтались, будто увлекаемые потоком в трубе. Торможение было неравномерным, толчки следовали один за другим, к тому же заработали корректирующие двигатели. Корабль словно ожил: отовсюду слышались чудные шумы, поскрипыванье, вокруг нас шевелился мелкий хлам, какой-то пух стлался по стенам, из двери холодильной камеры протекла вода.
Странное дело: отчего-то мы решили, что все это следует оценивать в самом положительном смысле, что все это очень забавно. Хотя, подозреваю, не обрати Юлия внимания на воду и не возьмись вытирать ее, через минуту подобной какофонии со мной бы случилась истерика.
За час-другой мы навели на корабле почти что идеальный порядок. Даже тюк в предбаннике удалось прибрать куском пластика. Шарахаясь от люка к люку, от стены к стене, мы не столько прибирались, сколько подглядывали друг за другом. Вернее, подглядывал только я. Юлия смотрела на меня, как смотрят на непоседливого ребенка. Оказываясь рядом, она подставляла плечо или локоть и в конце концов обняла меня, подтолкнув к стене.
– Ты что? – опешил я.
Она поймала край моей водолазки и стала тереть его в пальцах. От ее мокрых волос пахло спиртом.
– Как ты думаешь, – нерешительно зашептала она, – там… в этом холодильнике… может, это выбросить?
– Зачем? – удивился я. – Что? Куда?
Она присела и взялась что-то вытирать со стены.
– Куда? – повторил я. – О чем ты?
В закружившемся вихре мыслей мне явились какие-то дурацкие расчеты нарушенной центровки груза. Я прошелся к иллюминатору и обратно.
– Прости, – прошептала Юлия.
– Что? – не расслышал я и, топнув ногой, закричал: – Прекрати, прекрати, ради бога! Сколько можно уже!
Она заплакала.
В этот момент сильное боковое ускорение снесло меня назад, я чуть не опрокинулся навзничь и был вынужден присесть в самой неловкой позе. Оторопев, я взглянул на нее с открытым ртом и, не знаю почему, вдруг вспомнил о полковнике – каким-то шестым чувством я догадался, что ее предложение избавиться от трупов связано с тем, что, конечно, она лгала мне, когда говорила, будто в холодильнике лежит не он. Дважды я порывался ее о чем-то спросить, но осекался на полуслове. Я видел, что она не только ждет моего вопроса, но и готова ответить на любой, на любой мой вопрос. Однако о чем я мог спросить ее? Она ждала несколько секунд, после чего вытерла глаза и продолжила прибираться.
Бывают мгновенья, которые, если упустишь, то обратно уже не жди.
Это как с тем сундучком, который первоклашкой я увидел в раздевалке спортзала и посовестился открыть. Я помню ажурный ключ в прорези замка так ясно, словно притрагивался к нему только что. Сундучок этот и до сих пор донимает меня сознанием чего-то упущенного, сказочного, будто открой я его, и жизнь моя изменилась бы невероятным образом.
Мы не разговаривали
Светлые наши ожидания неизвестно чего, вызванные невесомостью и торможением, вырождались в беспокойство и отчаянье. Юлия, судя по всему, была обижена на меня. «Ну-ну», – думал я, погружаясь в философическую грусть. Я шатался по кораблю, словно тень, ничего не касаясь и не задерживаясь ни на чем взглядом. В груди моей как будто созревал мякиш. Если неприятное воспоминание посещало меня или я все-таки задевал ногой за угол, то все это бесследно уходило в мякиш, поглощалось им. Но когда, заглянув в зеркало, я увидал в нем помятого и разозленного до красноты, до складки над переносицей субъекта, я понял, что дело неладно. Я нашел в уборной хромированную емкость с медицинским спиртом, долго приноравливался к ней и, собравшись с духом, выпил. Это было ужасно. Впрочем, минуту спустя выяснилось, что мякиш в груди увеличился, приятно стеснил ее, а субъект в зеркале, хотя еще по-прежнему красный и злой, улыбнулся мне. Тогда, захватив емкость, я поднялся в командный отсек. После недолгих манипуляций с креслом, которое следовало вывинтить из креплений в полу и ввинтить в потолок, и аналогичной возни с шарнирной оснасткой компьютера, я расположился со всеми удобствами перед монитором: «Нуте-ка!» Емкость стояла у меня в ногах.
Вопрос: «Причина остановки маршевых двигателей?»
Ответ: «Торможение».
Вопрос: «Цель торможения?»
Ответ: «Сближение».
Я посмотрел в иллюминатор.
«С кем?»
Несколько секунд экранное окно диалога оставалось пустым. Черточка маркера мигала в левом верхнем его углу. На клавише «Обрт» блестела капелька спирта. Я коснулся емкости и хотел взять ее, как явился ответ:
«Объект X».
Зажав емкость между колен, я потребовал:
«Точнее».
«Объект X».
– Ну, хорошо…
«Цель сближения с объектом X?»
– …Что теперь скажешь?
На этот раз компьютер задумался надолго.
Я снова выпил. Где-то в кармане у меня была шоколадка. Я стал искать ее, но, бросив взгляд на экран, выпучил слезившиеся глаза, ибо на экране значилось:
«Стыковка».
Я сходил в кухню, взял пачку галет и тюбик мясного паштета. Юлия, не замечая меня, копалась и что-то перекладывала в полках. Я обошел ее по пути туда и обратно и сказал «мерси». В стыковочном узле я на всякий случай подергал вентиль крышки внутреннего люка, заглянул в визир системы сближения и повторил:
– Мерси.
Стыковка предусматривалась полетным планом только в одном пункте: при орбитальной эвакуации.
Я примостился на корточках в ложбине перед люком. В визир была видна яркая красная звезда. По-моему, от люка сквозило. Я провел ладонью по раме. Откуда здесь быть сквозняку? Я стал вспоминать, когда напивался в последний раз, и вспомнил нечто странное: пропахший керосином матрас у стойки шасси военного самолета, светлое брюшко бомбы над головой.
В эту минуту Юлия застучала вверху чем-то железным по железному.
«Плакали наши обеды при свечах», – подумал я, засмеялся в кулак и, подавив смех, попросил с подчеркнутым наигрышем:
– Па-тише попрошу!
Стук прекратился. Тотчас послышались шаги.
Я полез в рубку, спрятал емкость и сел за компьютер. Залепившая монитор картинка поначалу нисколько не удивила меня, я даже принялся вводить какие-то команды, но потом отнял от клавиш руки, как от раскаленной плиты. Это была игра, из тех электронных забав, в которых герой уничтожает подобных себе виртуальных монстров. Другое дело, что в качестве цели сейчас мне предлагался «объект Х».