Данайцы

Хуснутдинов Андрей

Мало-помалу дорога выпрямлялась и, разливаясь, обрастала фиолетовыми фонарями. То и дело, помигав дальним светом, нас бесшумно обскакивала легковушка, и после долгого сосредоточенного преследования обходила чуть не впритык лакированная баржа автобуса. Указатели, выбегавшие с нашей стороны дороги, обращались к нам неосвещенными спинами, а прочитать располагавшиеся на другой стороне мы могли только в том случае, если по встречной полосе пролетала машина. Так до самого аэропорта мы впустую гадали, где и в окрестностях какого города оказались.

На привокзальной площади, парализовав шумную компанию с пивом

и бутербродами, тягач остановился прямо против стеклянного портала главного здания. Солдат-водитель с треском распахнул дверь будки и улыбнулся, будто видеть нас составляло для него неслыханное счастье. Мы посмотрели на него так, словно он открыл дверь нашей спальни. Я даже начал было что-то объяснять, но Юлия толкнула меня в бок. Держа перед собой сейф-сундучок, я стал спускаться по отвесной, в три ступени, лесенке. Эти три ступени были для меня ступенями в пустоту, в пропасть. Ступив на асфальт, я потрогал его носком ботинка, как воду. В мое утешение – которое, впрочем, вряд ли могло быть подкреплено разумными посылками – асфальт был влажным после недавней поливки.

Не глядя, я протянул свободную руку Юлии и чуть не ударил ее по лицу. Она поймала и сдавила мои пальцы.

Сияя от счастья, водитель уступил нам дорогу:

– Приехали.

– Погоди, – прохрипел старший машины, сонный мятый сержант, и кивнул с зевком на будку. – Там же этот еще…

– Точно. – Водитель хлопнул себя по ноге и полез вверх по лесенке.

Пока он громыхал в кунге сапогами, сержант привалился спиной к грязному номерному знаку, потер глаза и равнодушно уставился на компанию с пивом и бутербродами, все еще парализованную. За прозрачным трехэтажным фасадом виднелась часть громадного табло. Изумрудный оттиск геометрических граффити лежал на стеклах, отражался в лужах и в хромированной кромке забрала Юлии.

– Один не смогу! – закричал из будки водитель.

Сержант беззвучно выругался.

– Что там? – спросила его Юлия.

Сержант, не ответив, переступил с ноги на ногу и с брезгливой усмешкой продолжал разглядывать компанию.

Наконец в дверях будки показалось красное от натуги лицо водителя и под ним – пульсирующий пузырь парашютной материи. Шелковый этот пузырь мгновенно сдулся на пороге, потек бурной бесшумной струей на асфальт. Пыхтя, солдат принялся выгребать оставшуюся его часть из салона.

– Идиот, – сказала Юлия сержанту.

В компании одобрительно вздохнули и зашевелились, однако сержант, казалось, и вовсе перестал слышать что-либо. По-моему, он засыпал.

Юлия увлекла меня к стеклянным дверям.

Со стороны компании донесся звяк бутылки, тихий смешок и шипенье полившегося пива.

– Эй, – позвали нас полушепотом, – а вы откуда, ребята?

– С Луны, – ответила Юлия не задумываясь.

***

Аэропорт в этот час почти пустовал. Уборщица в желтой спецовке катила прямо на нас тележку с ведрами воды. Тележка дребезжала, мыльная вода хлестала через края. Уборщица мурлыкала на ходу не то песенку, не то ругательство. Чтобы избежать тарана и мыльного душа, нам пришлось прижаться к стене. Зал ожидания, ресторация, камеры хранения – все это располагалось либо на втором этаже, либо в цокольном, и слава богу. Часы, висевшие чуть ли не на всех стенах, с небольшой погрешностью сходились на половине второго. Неясным, правда, оставалось, чье это время – местное, столичное или гринвичское.

Девушка за конторкой дежурного администратора приняла нас, кажется, за экипаж какого-то особого рейса. То, что ей удалось выяснить из нашей брони, лишь укрепило ее в своих мыслях. Она заказала нам гостиницу и, даже не поинтересовавшись, куда мы собираемся лететь, размашисто заполняя розовый бланк, извинилась за то, что ближайший первый класс в столицу будет только под утро. Мы хором возразили, что не обязательно первый, но обязательно – ближайший. Девушка стукнула по конторке ногтем и еще раз перечитала бронь.

– Но по этой линии мы обязаны предоставлять первый. – Ее брови симметрично вздрогнули.

Тут она как будто впервые увидела нас: поочередно смерила взглядом меня и Юлию, даже налегла животом на стойку, пытаясь разглядеть нашу обувь.

– По какой линии? – уточнила Юлия.

– По правительственной.

– Так тем более… Тем более нужен ближайший.

Под ухом девушки сверкнула сережка. Она перечеркнула бланк и стала заполнять новый.

Ближайший рейс вылетал через два с половиной часа. То есть через час с небольшим должны были объявить регистрацию. Я был голоден. Где-то работал телевизор и время от времени раздавался дружный приглушенный хохот. Как всегда, оказываясь в хорошо освещенном и просторном помещении ночью, я чувствовал знобящий холодок под сердцем. Внезапно что-то щелкнуло, зашелестело по всему этажу, раздался мелодичный сигнал, и равнодушный женский голос сообщил, что рейс такой-то откладывается на час из-за погодных условий.

Вид правительственной брони, видимо, вновь подвиг нашу дежурную красавицу к очередной догадке, она улыбнулась, широко перечеркнула второй заполненный бланк и сказала, что билеты доставят к нам в номер через десять минут. Я едва мог удержаться, чтоб не ответить ей, и почему-то загляделся на ее сережки. Юлия потянула меня за руку с сундучком. Сундучок громко ударил по стенке конторки.

– Черт, – сказал я.

– Вы что? – испугалась девушка.

– Ничего, – холодно ответила Юлия, и мы пошли на третий этаж, в гостиницу.

***

Из окон номера открывался вид на поле аэродрома.

Пока Юлия была в ванной, я смотрел в эту зыбкую, усеянную мигающими россыпями огней темноту, и видел, как трижды – мгновенно, бесшумно и на всю ширину – ее перечеркнула ослепительная линия взлетной полосы.

Юлия вышла из ванной.

– Ты чего не раздеваешься?

Я обернулся и, увидев ее в банном халате, с обмотанным вокруг головы полотенцем, вдруг почувствовал, что пол поплыл у меня под ногами.

– Ты что? – воскликнула она, бросила полотенце и подхватила меня.

Несколько минут спустя, голый, я сидел на краю ванны и шипел от боли, в то время как Юлия меняла пластырь на моей шее.

– Одного понять не могу, – говорила она, отдуваясь, – как ты прошел все эти медкомиссии? Куда они смотрели?

Ссадина на ее щеке опять начинала кровоточить, но она еще не замечала, не чувствовала ее. Вишневое пятнышко крови въелось в отворот халата.

– …у тебя ж от высоты голова кружится.

– Теб… – Я хотел сказать ей про кровь, но она одернула меня: