Данайцы
Шрифт:
Сначала я почему-то решил, что к нам прибило большую водосточную трубу. Мне даже показались за иллюминатором ржавчина и мох. Мысль о чужом корабле – хотя и первая, мгновенная – была уж слишком невероятной, и за трубу я схватился, как хватаются за ближайший предмет для защиты. Ведь Юлия могла уже десять раз предупредить меня о стыковке. Что же – опять ждала моей реакции? Господи, да что сейчас-то могло от зависеть от моей реакции?
Оттолкнувшись от иллюминатора, спотыкаясь об углы, я стал выбираться из кухни.
Юлия что-то сказала мне вслед.
– Что? – спросил я, не оборачиваясь.
– Там… ну… это, – сказала она.
Я, не слушая, отмахнулся.
Но тут она взяла меня за пояс и стала тянуть обратно.
– Брось, – сказал я.
Ухватившись за выступ в стене и слыша за спиной ее дыханье, я ждал, когда она отпустит меня. Я думал, она хочет извиниться, ждал еще недолго, и когда, потеряв терпение, повернулся, то увидел ее вовсе не рядом с собой, а на прежнем месте у холодильника. Она даже не смотрела в мою сторону.
– Черт.
Кислородная маска попала в щель между рамой и крышкой люка, и шланг, соединенный с баллоном на моем поясе, держал меня «на поводке», не давал двигаться дальше.
– Что? – спросила Юлия, не оборачиваясь.
Я отстегнул баллон.
– Ничего.
Где-то на середине пути, перед предбанником, я ощутил знобящий ледяной ручеек воздуха, но не придал этому значения, пока не очутился в самом предбаннике, где было холодно так, что изо рта у меня повалил пар. В стыковочном узле все побелело от инея, на осветительных секциях искрился лед. Стыковочная секция №2, судя по теплящемуся под слоем изморози зеленому индикатору, была разблокирована. Петли переходного люка смерзлись, для того чтобы сдвинуть крышку, мне пришлось не только подложить под вентиль носовой платок, но и упереться ногами в простенок. Послышался хруст и треск, будто крошилось стекло. Крышка съехала. Привод запирающего устройства был автоматическим, сервомотор, пускай не до конца, успел сработать прежде, чем замерз. Иначе я бы вообще не смог открыть люк.
В переходной камере, наверное, были все пятьдесят градусов. Мохнатые, причудливой формы снежинки кружились в воздухе. Пахло озоном.
Дышать я старался через нос, но все-таки каждый вдох отзывался болью в горле, будто я глотал кипяток. Каким-то образом на моей голове очутилась шерстяная шапочка-полумаска, что надевают под шлем скафандра. Отталкиваясь от стен кулаками через скомканные половинки носового платка, я подплыл к следующему – не нашему уже – люку камеры.
Когда я заглянул в него, мне показалось, что я заглянул в яму, пробитую в подсвеченном сугробе: ни одного темного или цветного пятнышка, ни одной четкой тени. Боясь обжечься, я не дотрагивался до стен. Намотанные на кулаки лоскутья платка замерзли, ухватиться через них за что-либо уже было невозможно. Так я достиг внутреннего люка переходной камеры. Это походило на то, как если бы, проплыв через вырезанную в толще льда прорубь, я вынырнул подо льдиной. Сходство с льдиной усиливало отсутствие света за камерой. В темноте танцевали белые хлопья и пыль. От холода у меня начинало мутиться и страшно ломить в голове. Перед моим внутренним взором стоял холодильник с трупами, и я мог думать только о том, как хорошо, должно быть, в нем устроились наши покойнички. «Побеспокоилась, – вспоминал я Юлию, – вовремя побеспокоилась…»
Затем некая сила увлекла меня обратно в прорубь камеры. Я увидел под собой фигуру в скафандре и услышал, как с громким стуком челюсть моя ударилась о кромку люка. Боли и страха я уже не чувствовал.
В себя я пришел оттого, что тело мое жгли мириады игл и с каждым мгновеньем все новые впивались в кожу – Юлия растирала меня спиртом. На ней, как и на мне, была шерстяная шапочка-полумаска.
Я хотел оттолкнуть ее, но, ощутив, что вместо руки к моему плечу прирастает нечто невероятно массивное, необъятное, закричал от ужаса. Я подумал, что лишился руки. Как и прежде, я был прикреплен липучими ремешками к полу в кухне. Мое тело, до сих пор будто удаленное от меня, раздутое подобно воздушному шару, начинало заново прорастать из мерзлого и рыхлого мяса под кожей. Я ощущал каждую клеточку, каждую каплю своей кипящей плоти. Изо рта шла не то слюна, не то вода, из глаз бежали слезы, из носа текло.
Раскатав в ошметья последний тампон, Юлия завернула меня в три покрывала, дала глотнуть спирту и опять скрылась в холодильнике. На потолке против меня, на что-то насаженный, болтался ее скафандр. Стекло шлема запотело, на крагах колыхались капельки воды.
– Прости, пожалуйста, – тихо позвал я ее.
– Что? – отозвалась она.
– Что там во второй – состыкованное?
– Там… все замерзло.
– Что замерзло? Можешь ты выйти?
Она показалась в дверях.
– Что это? – повторил я.
– Беспилотный грузовик. Несколько сосудов Дюара… разбились. Там все забито кислородом.
Пошарив рукой в холодильнике, она протянула мне мокрый кусок фанеры. Я взял его. Кусок был округлой формы, с одной стороны синей краской на нем была нанесена градусная сетка, с другой торчали мелкие сапожные гвозди. Это был макет не то экрана локатора, не то экрана системы ориентации из копии нашего «Гефеста» в Центре подготовки. Ну или, может быть, какой-нибудь другого корабля.
– И что? – сказал я. – Макет из симулятора… Ты думаешь, с нами состыковали симулятор?
– Нет.
– Зачем?
– Не знаю.
Я отшвырнул фанеру.
– Что там еще?
– Ничего.
– Давай начистоту.
– Я говорю о том, что видела.
– Хорошо – а что ты думала там увидеть?! Что, черт побери, если шла туда в скафандре? – Поперхнувшись, я зарылся лицом в покрывало и откашлялся. – Постой… Ты ждала… что же – эвакуации?.. Эвакуации?!
Поджав губы, Юлия отвернулась к иллюминатору.
– …Ты думала, что очаровала их настолько, что тебя – эвакуируют? – Меня разбирал нервный смех. – А может, они просто переборщили с кислородом и все перемёрзли – не смотрела?.. Боже, и из-за этого держать меня в дураках! Довериться подонкам и все это время держать меня в дураках!
Зная, что одежда моя еще не просохла, я заявил, что погреюсь в скафандре. Юлия ничего не ответила на этот вздор, а я, надев скафандр, снова полез в стыковочный узел.
Ничего нового, конечно, я там не нашел.
С нами была состыкована пустышка. Единственным функциональным помещением в ней явился стыковочный узел. Все остальные были загромождены муляжами бортовых агрегатов и баллонами с жидким кислородом. По неизвестной причине большинство баллонов оказались неисправными, сжиженный газ вытекал из них пышными облачками пара.
Свою шапочку-полумаску, вернее, то, что от нее осталось – твердый блин, прикипевший к пустому фанерному щитку – я случайно обнаружил на обратном пути. Очевидно, как раз с этого места Юлия сняла макет экрана: по углам щитка чернели точечные отверстия от гвоздей, их еще не успело занести инеем. Я представил себе, как она это делает – сначала выдергивает макет, затем припечатывает вместо него шапочку. Что шапочка именно припечатана, я заключил по тому, как ее расплющило посередине. Я попытался отодрать ее, но она лопнула, будто пластмассовая. С отломанным куском я полетел к противоположной стене и хорошенько треснулся обо что-то шлемом. Это натолкнуло меня на мысль, что Юлия хотела здесь что-то спрятать. Я вернулся к щитку и стал отбивать оставшуюся часть шапочки ногой. Собственно, уже после того как отломился первый кусок, было ясно, что под шапочкой ничего нет, но чем меньше оставалось на фанере смерзшихся шерстяных волокон, тем сильнее я по ним бил. Последние несколько ударов и вовсе пришлись по пустому месту.