Данэя
Шрифт:
— Колыбельная! — удивленно воскликнула Эя. Одна из тех, которые она учила с тем, старшим, Лалом, и потом пела своим Детям. — Лейли?! Там — с ним, нашим Сыном?
Он кивнул молча. Лейли: теперь уже совсем не было сомнений. Звуки неслись над водой, проникая куда-то в самое сердце. Необъяснимое чувство вины перед ней впервые пробудилось в нем. За что? Уже тогда была Эя. Она и сейчас с ним. Рядом. Сын — даст Лейли то, что не дал он. И она — отдаст Сыну себя всю, без остатка: она не умеет иначе.
Сменяли друг друга песни, романсы, арии. Одна прекрасней другой. Они входили в душу,
Дан обнял Маму, привлек ее к себе; она молча приникла к нему, прижалась крепко. И когда пение кончилось, они почувствовали, что страсть вновь пробудилась в них.
— Отец, родной мой!
— Мама, любимая!
Они не стали противиться желанию друг друга. Желанию, вернувшемуся после такого длительного перерыва. Уходя в палатку, они обернулись в ту сторону, где сейчас был их сын, обретший свое высшее счастье, и откуда пришло облегчение им самим. Какой-то неяркий свет вспыхнул там: это загорелся костер.
48
— Добрый день, Эя. Мне нужна ваша помощь: мы ставим старинную пьесу, и я играю главную героиню — она жена и мать. Кто, кроме тебя и Дана, сможет мне помочь?
— Ну да. А как называется пьеса?
— «Бранд».
— Ибсена?!
Сын больше не жил с ними — его домом стал блок Лейли в Городе Муз. Прилетая в Звездоград — он не стал переводиться из здешнего университета, из-за друзей, которые у него там уже были — Сын обязательно старался, хоть ненадолго, увидеться с ними и сестрой, не прибегая к телесвиданиям.
Они все не особо представляли, как себя вести в этой необычной ситуации. Не говорили о Лейли, а она, казалось, не испытывала желания вновь увидеться с ними.
Этот радиовызов она сделала сейчас почему-то ей, Эе.
— Мне очень нужна ваша помощь, — повторила Лейли. — Не могли бы вы прилететь к нам на студию — на репетицию?
Когда они там появились, зал, где шла репетиция «Бранда», был набит до отказа. Впервые: никто посторонний до сих пор на его репетициях не появлялся.
Постановка пьесы вообще с самого начала натолкнулась на большие трудности: желающих играть в ней почти не было. Лейли — Агнес, да Поль решивший сам играть Бранда. С остальными ролями помог Цой, благословивший Лейли на «Бранда» директор, с трудом уговоривший несколько актеров, далеко не самых лучших, если не считать взявшего роль Фогта Рема.
Но на роль Герд он исполнительницы не нашел, и Лейли обратилась к Рите, не очень, правда, рассчитывая, что та согласится. Но, к удивлению, Рита, перед тем отказавшая Цою, обещала подумать.
… Об этом она рассказала Милану во время свидания.
— Если я и соглашусь, то лишь чтобы познакомиться с Лалом.
— Младшим?
— Ну да. Он бывает у нас почти каждый вечер, когда играет Лейли. Ты знаешь: она близка с ним.
— Конечно.
— Ты поразительно много знаешь.
— Не от тебя.
— Ну, и что?
— Ты переменилась.
— Не думаю.
— Ты больше не хочешь нам помогать?
— Я этого не говорила.
— Тогда — будет полезным, чтобы ты познакомилась с этим новым Лалом. Ты знаешь, что они все услышанное тобой тогда от Лейли говорят всем и повсюду? И многие их слушают, и потом передают и обсуждают с другими. Ты-то понимаешь, к чему это может привести.
— Безусловно. Значит — брать роль этой полоумной?
— Это же поможет тебе узнать от них еще многое, ценное для нас. Да, девочка?
— Тебе так же трудно отказать, как и отказаться сейчас от тебя! — усмехнулась она, придвигаясь к нему. Но ею уже двигало и любопытство: в любом случае, эти люди были слишком необычны.
… Лейли познакомила их с главным режиссером «Бранда» — Полем. Гостям показали две сцены: там, где Бранд собирается покинуть горное селение, но преследуемый криками Герд и сознанием своего долга, остается, — а с ним и Агнес: затем — в которой приходит цыганка, и Агнес отдает все вещи умершего ребенка.
Лейли была великолепна: в каждом слове, каждом ее движении было неподдельное чувство. Но при этом многое она представляла себе слишком не точно — на это ей надо будет указать: объяснить нужные подробности. Не это главное. Главное — как она воспринимает образ Агнес. И как держит сверток с ребенком. Своего бы ей! Ну, об этом и мечтать не приходиться.
И Бранд хорош: Поль играл человека не только убежденного и неукротимого — его Бранд нес боль за то, какими были люди. За его убежденность скрывалась мука преодолеваемых сомнений, подавляемого желания снизойти к слабости людей — им надо помочь стать ими в самом высшем смысле. Вопреки им самим, вопреки жалости, мешающей ему.
Воспоминания нахлынули на Эю. «Бранд» тогда послужил Дану средством, чтобы заставить ее преодолеть сомнения, решиться: сейчас она уже не представляла жизнь без своих детей. И ее долг помочь другим стать такими же. Надо помочь им, Полю и Лейли: постановка «Бранда» всколыхнет людей.
К сожалению, поговорить здесь не удастся. Людей много — все смотрят только на них. К тому же, репетиция продолжалась намного дольше, чем они предполагали.
— У нас назначена встреча с друзьями в Звездограде. Может быть, полетите с нами? — предложила Эя. — Поговорим в кафе.
— Но ваша встреча…
— Для них наш разговор будет интересен. Так, как?
— С удовольствием! — Поль и Лейли поднялись.
— Мне можно с вами? — спросила Рита.
Дорогой Лейли расспрашивала Эю, насколько верно изображала она Агнес — Эя объясняла ей ее ошибки. Остальные молчали, слушая их. Поль и Рита впервые видели астронавтов так близко и были все внимание, хотя каждого интересовало совсем разное.
Для Поля они были прежде всего прототипами героев пьесы. Дан, действительно, напоминал Бранда, только более спокойного и менее сурового, — был бы и Бранд таким же, имея за собой столь великие свершения? Но Бранд и Дан — люди слишком разных эпох. Бранда ведь некоторые режиссеры еще во времена Ибсена трактовали как сурового фанатика только из-за того, что он прест: его стремление к совершенству людей связано с его религией. Но сколько замечательных людей того времени были глубоко религиозны: Толстой, Ганди, Кинг. Два последних были убиты.