Dantalion
Шрифт:
— Пожалуйста, Айзен-сама, не убивайте Гриммджоу, я не переживу этого.
В полном отчаянии Тоши прижалась к коленям Владыки.
— Делайте со мной что хотите, это я виновата, я сама затеяла все это, потащила его в мир живых, проспорила ему. Я виновата. Меня наказывайте снова, сколько пожелаете. Но не убивайте его.
Орикава ухватилась за белую ткань хакама и положила голову на колени Владыки, пряча град слез.
— Я молю не из-за того, что испытываю к нему чувства, нет. Я не переживу еще одну смерть на своей совести. Прошу, пожалейте меня. Я этого больше не
Орикава, цепляясь пальцами за ткань, поднялась и прильнула к груди Владыки, продолжая тихо всхлипывать и что-то еще молить сквозь слезы, губами дотрагиваясь до теплой смуглой кожи, пытаясь подарить поцелуи. Но Айзен молчал, его руки покоились на подлокотниках, а всю процессию он слушал с легкой усмешкой и искрой в глазах. Тоши, отчаявшись, положила голову на грудь мужчины, и обняв за шею, прошептала:
— Пожалуйста, Соуске, я ведь только тебя…
В груди мужчины, Тоши готова была поклясться, сердце пропустило несколько учащенных ударов, а краем глаза заметила, как длинные пальцы рьяно сжали подлокотник. Но слова так и застряли в глотке. Орикава не могла заставить произнести себя это. Почему? Потому что она не испытывала этих чувств на самом деле?
Она устало опустила руки на его ладонь, и расслабленно в конец откинулась на грудь, глаза налились свинцом — слишком тяжелые дни.
Айзен смотрел вдаль на кромешную тьму неба Лас Ночеса, терпя все эти всхлипы и намокшую ткань от чужих слез. Хотелось уже оттолкнуть этот эмоциональный комок ненужной нежности. А в ушах все еще звучало, но отнюдь не голосом Тоши: «Соуске, я ведь только тебя…». И как бы смешно ни было признавать, но он ждал продолжения этой фразы.
— Хорошо, я не убью его. — вердикт был вынесен, но Тоши его уже не слышала, кажется, она потеряла сознание.
И Соуске, устало вздохнув, подхватил её на руки, направившись к лестнице, что прямо вела в его покои.
«Я ведь только тебя…».
— Глупая, уже не девочка, а все равно глупая, — Соуске положил подбородок на белокурую макушку и присел на кровать, держа уснувшую девушку в руках.
Прижимая как ребенка к груди, ласково-успокаивающе гладя по голове, прижимаясь горячими губами к холодному виску, Айзен продолжил:
— Такое большое и мягкое сердце. Но мне это и нравится в тебе, Тоши, мне будет легче проткнуть его своим мечом. Потерпи еще немного, и скоро тебе не придется лить чужие слезы за чужие жизни. Совсем скоро твой затянувшийся сон закончится.
Айзен прикрыл глаза, поцеловав её бледно-фарфоровый лоб, и аккуратно положил обмякшее тело на постель, покинув свои покои. Веки синигами дрогнули, и лазурный пронзительный взгляд устремился вверх, уголки губ едва шевельнулись, подавляя усмешку.
— Глупая девочка, значит? — Тоши вытащила из-под рукава небольшой шприц с невидимой металлической иглой, внутри которого покоилась только что взятая кровь Владыки.
====== Глава 25. «Последние минуты» ======
В одну из комнат со множеством мониторов, где Айзен хранил всю информацию по экспериментам с арранкарами, проникла Тоши. Введя нужную комбинацию цифр, движениями виртуоза Орикава взломала пароль к файлу, что уже искала не первый
«Думай, Тоши, какой пароль бы поставил Айзен. Черт, откуда мне знать. Я живу под крышей с синигами, которого так и не смогла понять, и не знаю, что от него можно ожидать…»
«Змее, сбросившей шкуру, никогда не стать змееядом».
Тоши встрепенулась, слова Айзена, произнесенные неоднократно, всплыли в памяти горьким комом.
«А что если попробовать?»
Лишь одно введенное слово — змееяд и кнопка enter.
Тоши зажмурилась, сжав кулаки и приготовившись к разрывающей перепонки аварийной системе. Но… ничего не последовало.
В открывшихся лазурных очах отразился неоновый экран, на котором всплыла фотография надменной Мэй Тауры, однако фото остановилось вверху экрана, и вниз от нее последовала стрелочка с изображением, при виде которого плечи Тоши напряженно поднялись.
«Что?»
Мозаикой на экране следом появилась фотография Агурии Кейко с пометкой «1840—1910 годы жизни». Фотография остановилась, и следом за шустрой стрелой вниз направилась следующая.
«Что? Что это значит?»
Третья фотография отразилась в расширившихся глазах. Тоши безмолвно приоткрыла рот в немом крике, струйка холодного пота скатилась по лбу.
Последняя фотография официально отображала имя Орикавы Тоши с годами жизни «1960-1970».
«Почему?»
Собственное изображение плыло перед глазами от непрошеных слез. А роковая дата заставляла сердце пропускать глухие удары.
«Я мертва?»
Тоши схватилась за пронзенный кинжальной болью живот. В груди поселился страх, а инстинкт самосохранения заставил зажать невидимую рану. Синигами рухнула на колени, пытаясь подавить боль.
«Почему здесь написано, что я мертва? Этого не может быть. Я… я ведь жива. Я мыслю, чувствую боль, радость, голод. Я ведь… жива?»
«Представь, что кто-то спит, и ты ему снишься», — всплыла в воспоминаниях когда-то сказанная Ичимару фраза, а следом за ней:
«То, что мертво, умереть не может».
Тоши взглянула на руку, на которой маревом разрослась кровавая клякса, сердце пропустило удар и остановилось на мгновение, легкий ветер откинул волосы назад, и ученая, встрепенувшись, взглянула вперед: навстречу ей неслось безжалостное лезвие, что пронзило её живот.
«Мертва?».
Трясущимися руками она пыталась оттолкнуть лезвие внутри себя.
«Ха-ха-ха-ха!»
Истеричный шипящий смех разнесся с другой стороны клинка. Не спеша поднять взгляд, Тоши увядающими силами заставила себя поднять голову, и ехидная перекошенная улыбка резанула не слабее лезвия. Рыжеволосая фурия держала рукоять занпакто, что пронзил её тело, и истерично хохотала.
«Нет, я не могла умереть. Я жива! Я жива!».
И только сейчас, вновь придя в себя и прогнав болезненный мираж, Тоши ещё раз взглянула на файл фотографии Тауры наверху с пометкой статуса вместо должной даты смерти — «жива».