Данте в русской культуре
Шрифт:
Таким образом, довериться своей звезде – означало для Майкова смирить сомнения мысли инстинктом поэтического гения, могущего собственным путем решать неразрешимые проблемы [433] . В этом смысле русскому поэту была достаточно близка эстетическая доктрина Данте – признание высшей воли, божественного озарения в творческом акте [434] . „Кто знает? То, над чем и старец изнемог, / Нередко лепетом младенца скажет бог!“ [М, 765] – восклицает лирический герой „Снов“. Еще в юности „неземным внушеньем“ [М, 765] он был подвигнут явить людям их тайну. Поэтому художественный образ будущего, созданный воображением поэта, для него самого содержит несомненную истину. В силу ее личного характера она может предстать как вымысел, но ведь и Данте открывал живущим „истину, похожую на ложь“ [Ад, XVI, 124], увлекая за собой читателей по трем царствам потустороннего мира.
433
В связи с этим заслуживает внимания одно из признаний Майкова весной 1857 г.: «…нынешняя осень и зима были для меня самые счастливые в моей жизни авторской <…> Этому много виною, что в общих-то положениях (в моей философии) попал я на хороший Standpunkt, забрался на такую высоту, откуда понял значение событий и явлений, каким был свидетель в жизни, и решил инстинктивно, для себя, разумеется, многие из вопросов литературных, которые составляют пример споров нашего пишущего мира. Следствием этого был величайший мир в душе моей, полная свобода принятых и отвергаемых воззрений и новое, спокойное течение мыслей и стихов. Успокоенная насчет вопросов века, муза моя разродилась 18 стихотворениями в 4 песни (речь идет о „Снах“. –A.A.) – Майков А. Н. Письма. Публ. И. Г. Ямпольского // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 г. Л., 1977. С. 92.
434
Об эстетической доктрине Данте см.: Лазарев В. Н. Происхождение итальянского возрождения: В 3 т. Т. I. М.: Искусство, 1956. С. 53.
Эта пророческая суть обеих поэм в известной степени опирается на теологическую философию. Правда, философская основа „Божественной комедии“ несоизмеримо шире постулатов Библии. Система дантовского мировоззрения состояла из элементов разнородных и порой трудно совместимых [435] . Но и Данте, и Майков придавали Библии немалое значение как нравственной узде, способной умерить корыстолюбие и насилие.
У вас есть Ветхий, Новый есть завет,И пастырь церкви вас всегда наставит;Вот путь спасенья, и другого нет,А если вами злая алчность правит,Так вы же люди, а не скот тупой [Рай, V, 76–80], –435
Материалы о связи «Божественной комедии» с дуалистическими учениями см. в регулярных выпусках «Дантовских чтений».
обращается Беатриче к миру, из которого пришел Данте. К библейским заповедям взывает и лирический герой Майкова, когда пытается потушить вакханалию гражданской смуты:
Свобода, – я вскричал, – не пир, не рабство крови,А духа торжество и благодать любви.Но дух Евангелия чужой в том храме был [436] .Тут еще раз необходимо оговорить неортодоксальный характер религиозных убеждений поэта. Подобно Данте, он был не склонен приносить земное предназначение человека в жертву загробному спасению [437] . В религии Майков находил объединяющее начало социальной жизни. Христианство для него – „нравственное учение, основанное на глубоком знании психологии“, способное равно увлечь „развитого“ и простого человека, „массу“ и „первого мудреца“, внушить им общий, „всенародный, всечеловеческий“ идеал. „Культ, вера в сверхъестественное, в чудеса, в догму соборов, в учение о мире“ для Майкова „внешняя оболочка“, внешний образ, та „поэтическая обстановка“, без которой моральная идея становится недоступна массе [438] .
436
Майков А. Н. Сон. Ф. 661 // Русское слово. № 45. Рукописный отдел ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. В окончательной редакции поэмы текст претерпел изменения и последняя строчка исчезла как, вероятно, чересчур прямолинейная.
437
См. об этом: Горфункель А. Х. Данте и философия его времени // Вопросы философии. 1966. № 3. С. 95.
438
Майков А. Н. Записная книжка // Архив А. Н. Майкова. 16.487 e.V. б. 16, л. 174–174 об.
Евангелие, по Майкову, заповедь „простых и добрых чувств“. Именно об утрате гражданским сообществом этих добродетелей и идет речь в начале четвертой песни поэмы: „Надежды нет!..“, „Обманут верой страстной…“, „Нет!.. С жизнью нечего мне больше лицемерить. / В ней нечего любить…“ [М, 779]. Вера, надежда, любовь – это так называемые „богословские“ добродетели, три ярких света, которые влекут взор и Данте, ищущего идеал жизнеустройства [см.: Чистилище, VIII, 88–93]. Но у флорентийского поэта и Майкова есть принципиальное различие понимания роли „простых и добрых чувств“ в создании гармонии человеческих отношений. По мысли Майкова, утверждение в обществе утраченных добродетелей возможно прежде всего через нравственное самосовершенствование. Не случайно странствия майковского героя оканчиваются его возвращением под сень отеческого дома, в „приют простых и добрых чувств“. Этот круговой путь [439] должен убедить, по-видимому, что высшая и истинная цель человеческих устремлений не в ценностях, лежащих „вне человека“, – они приведут его лишь к новым пропастям и безднам, – а в постижении в самом себе души, вдохновленной евангельским идеалом. В этом постижении условие гармонии мира, осознания каждым себя членом всечеловеческого братства. Только такое самосознание может исцелить мир от зла. Данте же, сохраняя бесконечную веру в непрестанное совершенствование и прогресс человечества, был глубоко убежден: „…мир жил бы скудно, / Не будь согражданином человек“ [Рай, VIII, 115–116].
439
Напомним, что и Данте в результате потусторонних странствий оказывается в исходном пункте своего космического путешествия. Это парадоксальное явление по-разному объясняется исследователями. См.: Кузнецов Б. Г. Идеи и образы Возрождения. М.: Наука, 1979. С. 99.
Художественный мир „Божественной комедии“ – результат сложной взаимосвязи религиозных, философских, этических и исторических понятий, идентифицирующих индивдуальные образы [440] . Уже поэтому некоторые аналогии между „Дантеидой“ и поэмой Майкова достаточно условны, что отнюдь не исключает необходимости их тщательного анализа. Наиболее же очевидны те, которые касаются стилистических особенностей обоих произведений. Так, в „Снах“, как и в „Комедии“, наблюдается многократное обращение к тексту Священного Писания. Мысль о единстве мироздания впервые рождается у майковского героя во время чтения Библии; ее образы – Ной, Творец, Князь тьмы – включаются в художественный строй поэмы. Но неизмеримо чаще автор „Снов“ прибегает к особому цитированию, когда слово или отдельные стихи предполагают ассоциации, связанные с библейским текстом, или являются то реминисценцией, то намеком на него. Например, стихи „И зло в руке Творца / Есть жезл вождя железный, / Вам указующий на пропасти и бездны“ [М, 782] восходят к тексту Библии: „Престол твой, Боже, вовек, жезл правоты – жезл царства Твоего“ [Псалтырь, 44].
440
См.: Кузнецов Б. Г. Идеи и образы Возрождения. С. 102.
Использование подобных цитат в поэме обусловлено не только связью авторского мировоззрения с христианским сознанием, но и стремлением Майкова опереться на опыт Данте в воплощении идеи общего развития, в которой бы разрешились и „вопросы века“. Библейская образность призвана помочь автору „Снов“ запечатлеть непреходящее в развитии человека и мира, раскрыть „вечное“ в коллизиях конкретно-исторического времени. Частью этой задачи была проблема художественного пространства. Решение ее находило отражение не только в универсальной образности, но и в других особенностях поэмы.
Так, во всех пяти частях произведения Майкова заметно пристрастие автора к сложным, развернутым сравнениям. Эти сравнения – наиболее распространенные стилистические фигуры и в „Божественной комедии“. Объект сравнения зачастую сопоставляется с подробной описательной картиной, расширяющей представление о границах „жизненного“ пространства героя до пределов мира, который утверждается как огромное и многообразное целое:
Когда заблудшийся в ночи, в лесу густом,Вдруг слышит шепот струй и, слухом лишь ведом,Приходит к озеру, и вдруг на влаге спящейУвидит – огонек плывет к нему дрожащий,Поняв, что то ладьи вдоль берега кружат,Что раков там иль сонных щук багрят,Он мыслит, что спасен от голода и зверя,И дышит радостью, в свое спасенье веря, –Так в жизни свет в душе я снова ощутил [М, 772].Другой характерной чертой стиля „Божественной комедии“ являются бессказуемные обороты речи [441] :
И вождь: „О сын мой, что твой взор влечет?“И я ему: „Три этих ярких света,Зажегшие вдруг остья небосвод“.И он: „Те, что ты видел до рассвета,Склонились все четыре в должный срок:На смену им взошло трехзвездье это“Эта речевая манера активно используется и автором „Снов“, особенно в четвертой части поэмы:
441
Об этом см.: Илюшин A. A. Из наблюдений над стилем «Божественной комедии»//Дантовские чтения. М.: Наука, 1973. С. 217–236.
В бессказуемной конструкции реплика персонажа приобретает особое торжественно-эпическое звучание. И не случайно Майков прибегает к этим конструкциям чаще всего для передачи диалога своего лирического героя с Музой: ее вещему голосу суждено произнести „неизреченные слова“. Такая способность майковской богини мотивирована авторским представлением об истине как о чем-то глубоко личном, что опять же весьма специфично для творца „Божественной комедии“.
Поиски стиля, отвечающего теме вдохновенного гением Данте труда, определили и выбор стиха. Просодия великого флорентийца, как свидетельствуют стиховеды, не воспроизводима средствами русского языка. „Комедия“ написана силлабическим одиннадцатисложником, о котором ее автор писал, что он самый длинный и наиболее величавый в итальянском стихосложении. Известно, что длина стиха – один из основных определителей ритма. В связи с этим понятно, почему Майков выбрал для своей поэмы шестистопный ямб. Это самый длинный размер в классической русской поэзии, если не брать во внимание единичных экспериментов. Мерный шестистопный ямб с цезурой после третьей стопы соответствовал возвышенному замыслу поэта, придавал поэме тот дантовский тон, о котором впоследствии писал Гончаров.