Данте в русской культуре
Шрифт:
Круг персонажей драмы по сравнению с ее очерком был заметно расширен. Он увеличился почти втрое. В результате исчезла некоторая камерность сценического действия. Но самое важное, что список персонажей пополнялся лицами разных социальных слоев, среди них оказались синдики, судьи, мясники и ремесленники. В первом явлении события выстраивались вокруг кузнеца Уго. Судя по его монологам, социальный пафос драмы в ее художественном воплощении должен был, несомненно, усилиться. Негодуя против похода на Флоренцию, кузнец, волнуя толпу, восклицал:
За что нам подставлять свой бедный лобПод топоры и копья флорентийцев?Что бить других, коль нас и дома режут?Старик Угуччионе, зверь проклятый,Охотиться желает – да за что жеЕму-то дичь мы загонять должны!.. [404]Как известно,
404
Дружинин A. B. Дантово проклятие/ ЦГАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. Ед. хр. 39. Л. 2.
В то же время основная роль в развитии конфликта отводилась столкновению пополанов с Угуччионе, противопоставившим себя коммуне и ее властям. В перспективе становления этой коллизии образ Данте обретал еще более определенное социальное содержание, нежели в предварительном наброске драмы.
405
Там же.
Другой незавершенной работой Дружинина о Данте стала статья о «романе… „Новая жизнь“» [406] . Вероятно, она была задумана с очень скромной целью популяризации «малоизвестного», как отмечал Дружинин, сочинения, заслуживающего, по его мнению, «высочайших похвал» [407] . Он не претендовал на какие-либо оригинальные наблюдения, тем не менее его статья могла стать первой в России монографической работой об одном из ранних произведений поэта, которое сошло с типографского станка позже, чем «Пир» и «Комедия». Первопечатный текст «Новой жизни» датирован 1576 г. На русский язык его перевели лишь в конце XIX столетия, и потому особенно жаль, что замысел Дружинина и на этот раз оказался неосуществленным. Рукопись была оставлена им на шестой странице.
406
Дружинин A. B. Роман Данте «Новая жизнь» // ЦЕАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. Ед. хр. 89.
407
Дружинин AB. Роман Данте «Новая жизнь» //ЦГАЛИ. Ф. 167. Оп. 3. Ед. хр. 89. Л. 1.
«Новая жизнь» рассматривалась в этой статье как психологический роман, как «история любви», которую, по словам Дружинина, нельзя читать без глубокого душевного потрясения [408] . Он обходил молчанием аллегорическое толкование образа Беатриче, свойственное, скажем, Габриэлю Россетти, и, подобно Боккаччо, не сомневался в достоверности реального существования возлюбленной Данте, сравнивая его рано возникшую привязанность с любовью Поупа и Байрона, один из которых влюбился в двенадцать, а другой в семь лет. Такое «преждевременное» проявление сердечного чувства было, как замечал Дружинин, не следствием испорченного воображения или больного организма, а свидетельством исключительности и страстности натуры. Силой страсти, напряженностью любовных переживаний объяснял он и галлюцинации Данте. Их мистический смысл и мистическая настроенность поэта не принимались Дружининым во внимание. В его представлении платоническая любовь Данте одухотворялась не обожением, а обожанием. Даже и здесь, как и в прежних работах, мир великого тосканца открывался русскому писателю своей чувственно-деятельной, а не умозрительно-созерцательной стороной.
408
Там же. Л. 1–1 об.
Статья о «Новой жизни» была последней пробой дружининского пера на дантовскую тему. Он был дилетантом в дантологии, его воззрения на творчество и судьбу поэта складывались в явной зависимости от английских публикаций деятелей Рисорджименто, но именно поэтому его опыты обладали единством живых, беллетристических представлений о колоритной личности Данте и его творчестве. Дружинин инкорпорировал дантологические опыты в сферу журнализма и тем самым значительно расширил сферу знакомства русской публики с итальянским поэтом. Его труды, далекие от академических изысканий и художественных открытий, свидетельствовали о росте русской популярности Данте в середине века.
Глава 8. «Подражание Данту…» А. Н. Майкова
(«Божественная комедия» и «Сны» Аполлона Майкова)
Поэма «Сны» А. Н. Майкова была напечатана в первой книжке «Русского слова» за 1859 г. И. А. Гончаров, познакомившись с поэмой еще в рукописи, писал автору: «Вы хотите, чтоб я сказал о вашей поэме правду: да вы ее слышали от меня и прежде. Я, собственно я, не шутя слышу в ней Данте, то есть форма, образ, речь, склад – мне слышится Дант, как я его понимаю, не зная итальянского языка» [409] .
409
Гончаров И. А. Письмо А. Н. Майкову. 11/13.VI. 1859. Петербург // Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. М.: Гослитиздат, 1955. С. 315.
Цитируемое письмо опубликовано в восьмом томе Собрания сочинений Гончарова. В примечаниях к этому тому ошибочно указано, что слова Гончрова относятся к поэме Майкова «Странник» [410] . Это породило ложное мнение, что Гончаров едко иронизирует над поэтом, так как для аналогии между «Странником» и «Божественной комедией» нет никаких оснований. Отзыв писателя касался «Снов» Майкова.
Еще в 1855 г., услышав две песни поэмы в авторском чтении, Гончаров обратил внимание на «дантовский тон» нового произведения [411] . Этот тон Майков воспринял не по переводам. Он знал итальянский и читал Данте в оригинале. Будучи первый раз в Италии, он сообщал родителям: «…продолжаю с своим маэстро читать Данте. Эге! как скучновато! У меня о нем свои идеи, и я мог бы написать ему разбор оригинальный. Но надо много порыться в итальянской старине» [412] .
410
Эта ошибка была замечена И. Г. Ямпольским, который верно указал, что «Странник» написан значительно позже письма Гончарова. – См.: Ямпольский И. Г. Из архива А. Н. Майкова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1974 год. Л., 1976. С. 49.
411
Голос минувшего. 1915. № 11. С. 228. Чуткость И. А. Гончарова к реминисценциям из Данте обусловлена его пристальным вниманием к «Божественной комедии». – См.: Беляева И. А. «Мне снится Дант…» Сон как чистилище в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Русистика. Вып. 2. Вильнюс: Вильнюс, ун-т, 2007. С. 30–43.
412
Майков А. Н. Письмо H. A. Майкову и Е. П. Майковой. Рим. 1843 г. ИРЛИ. Архив Майкова АН. 17.020/с. ГХ, б. 1, л. 24.
Разбор Майков так и не написал, но Данте очень скоро перестал казаться ему скучноватым. С начала 50-х годов имя великого поэта неизменно ставится им в один ряд с именами «гениев высшего сорта»: Эсхил, Шекспир, Данте… Опыт автора «Божественной комедии» как будто убеждает Майкова, что «…поэт должен видеть, знать, чувствовать синтез эпохи, видеть, куда идут все современные направления, во что люди верят, во что теряют веру, и в каком отношении все это находится к внутреннему человеку, в усовершении (так в подлиннике. – A.A.) которого вся душа, цель и смысл поэзии» [413] . С этой мыслью он приступает к работе над «Снами», и память о «Божественной комедии» словно корректирует его творческий замысел. По аналогии с ней он намеревается назвать поэму «Земной комедией» [414] , разбивает ее на «песни» и начинает со знаменательного посвящения:
413
Майков А. Н. Записная книжка // ИРЛИ. Архив Майкова А. Н. 16.487/c.V, б. 16, л. 39.
414
Ямпольский И. Г. Из архива Майкова АН. // Указ. соч. С. 43.
Кроме того, каждой песне Майков предпосылает в качестве эпиграфа строки из «Божественной комедии» на русском или итальянском языке, а к одному из вариантов поэмы эпиграфом избирает первую терцину «Ада»:
Nel mezzo del cammin di nostra vitami ritrovai per una selva oscura,che la diritta via era smarrita415
Там же. Напомним, что впервые в русской поэзии назвал Данте «суровым» К. Н. Батюшков.