Дар дождя
Шрифт:
Я покачал головой:
– Ничем не лучше. Какова бы ни была наша потеря, каких бы воспоминаний нам ни хватало, внутри всегда останется пустота.
Она покатала бокал вина между ладонями, словно гончар, придающий форму своему творению.
– Может быть, ты и прав. Память – коварная штука. Когда я сказала, что у меня нет воспоминаний о маме, я имела в виду, что не помню ее здесь, – она коснулась рукой лба, – но тем не менее… – Ее руки вернулись к бокалу, продолжая придавать ему форму.
– Но тем не менее ты помнишь ее здесь, – сказал я, кладя руку на сердце.
Я остановил ее руки и крепко, едва не разбив бокал, сжал
– Изабель, это не воспоминания. Это любовь.
Она снова заморгала и провела пальцами по глазам, пряча слезы. За эти несколько минут мы открылись друг другу больше, чем за предыдущие несколько лет. Было ли это частью взросления – то, что мы наконец увидели самых близких людей в другом, более ясном свете?
Она подняла глаза и сказала:
– Ты такой взрослый, когда говоришь такие вещи.
Я не обратил внимания на попытку меня задеть. Она наклонилась вперед и сказала, понизив голос:
– Значит, это и есть то великое откровение, которому научил тебя твой японский учитель?
– Ты от отца о нем узнала?
– Филип, ты всегда был таким скрытным. Мы с Уильямом узнаем все по крохам. Кто он?
За исключением отца, я не рассказывал о своем общении с Эндо-саном никому из домашних. Мы всегда жили каждый своей жизнью, поэтому мне было легко продолжать регулярные тренировки, не привлекая внимания. То, что я открыл, общаясь с Эндо-саном, было для меня драгоценно, и я боялся, что обсуждение этого знания размоет его силу и чистоту.
– Он арендует у нас остров. Он построил на нем маленький коттедж, и мы с ним познакомились, когда вы были в отъезде, – сказал я, ограничиваясь сухими фактами.
– Сейчас опасно водить дружбу с япошками, – сказала она.
Атмосфера между нами изменилась, и это меня покоробило. Было очевидно, что она повторяла чье-то мнение и, наверное, теми же словами.
– Кто тебя научил так говорить? Питер?
У нее хватило скромности опустить глаза и слегка покраснеть.
– У Питера большие связи, и он много знает.
– Знает о чем?
– Что япошки нападут на Малайю. Что у них здесь уже много лет есть шпионы. В городах и поселках вдоль всего побережья, расположенных рядом с военными стратегическими объектами. Они маскируются под лавочников, скупщиков каучука и рыбаков. Очень надеюсь, что твой японский друг не один из них.
– Нет, я вполне уверен, что мой «японский друг» не один из них. Все, что ты слышала, – это только слухи. Уже пора обедать. Ты будешь заказывать еду или нет?
Когда отец вышел из кабинета, я сидел у себя в отсеке.
– Как идет подготовка к празднику?
Я потряс коробкой с пригласительными открытками, которую забрал в типографии.
– Собираюсь вписывать имена гостей.
– Пошли приглашения господину Эндо и японскому консулу. Я решил пригласить еще кое-кого из местных японцев.
Это был благородный жест с его стороны, но я спросил:
– А это разумно? Мы же приглашаем столько китайских таукеев.
Я протянул ему список местных магнатов. Прошло всего несколько недель, как Императорская армия Японии захватила Кантон, и даже Мин непривычно помалкивала, беспокоясь о матери. Изабель пыталась ее утешить, повторяя, что мать наверняка успела бежать в какой-нибудь отдаленный сельский район. Китайская диаспора Пенанга и кампания помощи Китаю устроили марш протеста против живущих в Малайе японцев, требуя их депортации. Резидент-консул получил петицию с похожей просьбой от Китайской торговой палаты, возглавляемой отцом Кона. Однако, к ярости палаты, резидент-консул отказался переправить петицию губернатору в Сингапур. Редактор местной газеты заполучил текст этого документа и опубликовал все до последней строчки вместе с именами подписантов. Недееспособность палаты стала достоянием публики. Китайцы серьезно потеряли лицо.
Отец растянул губы в улыбке, которая мне не очень понравилась.
– Они – твои друзья, так что за мир будешь отвечать ты.
Я опустил коробку, гадая, каким образом смогу это сделать.
– Да, кстати, – сказал он, уже почти вернувшись в кабинет, – не забудь пригласить своего деда и тетю Мэй.
Вечеринка была назначена на последнюю субботу октября сорок первого года. Как и предсказывал отец, ей предстояло стать одним из самых выдающихся празднеств уходящего года. Все складывалось хорошо, Уильям должен был вернуться со своих военно-морских учений за два дня до события. Он не предупредил нас о приезде и прошел в дом, в столовую, когда мы ужинали. Отец поднял за него тост, а Изабель радостно вскрикнула.
Мы заставили Уильяма, одетого в форму, покрутиться перед нами, чтобы все рассмотреть. В глазах Эдварда мелькнула искорка зависти, и я заметил, что отец ее уловил.
– Меня прикомандировали к линкору в Сингапуре, – сказал Уильям. – Ни больше ни меньше, как сам «Принц Уэльский», тот, что потопил «Бисмарка» [68] , гордость всего флота. На ближайшие месяцы мой дом там.
Мы принялись подшучивать над его короткой стрижкой и обгоревшим на солнце лицом.
68
Линкор военно-морского флота Германии. Во время своего единственного похода в мае 1941 года потопил в Датском проливе британский флагманский линейный крейсер «Худ».
– Кстати, – заметил он, глядя на меня, – нам преподавали рукопашный бой, так что я готов с тобой сразиться, когда пожелаешь, маленький братец.
Я презрительно усмехнулся, а Изабель заявила:
– Уильям, заткнись!
– Ну, как идет подготовка к моей вечеринке?
Я швырнул в него куском хлеба. Изабель рассмеялась и последовала моему примеру, к ней присоединились Эдвард с отцом, забросав Уильяма булочками.
– Кто сказал, что это твоя вечеринка?
– Ладно, тогда мне лучше вернуться в Сингапур, да? Хорошо-хорошо, хватит булок. Нас кормят только ими. Меня уже тошнит.
Он уселся на свое обычное место и жадно набросился на еду под наши язвительные замечания об умении матросов вести себя за столом. Вечер продолжался: мы отставили тарелки и продолжали беседу, разомлев от вина, жары и воодушевленных остроумных реплик. Отец светился довольством. Черты лица смягчились, голубое сияние красивых глаз потеряло стальной отблеск. Я окинул всех взглядом, одного за другим – в каждом отражались отцовские чувства. Заглянув в себя, я с удовольствием обнаружил, что тоже доволен и счастлив. Отец взглянул на меня через стол и едва заметно кивнул. Мы оба поняли, что после долгих лет искания собственного пути и отстранения я наконец-то вернулся в семью. Мы встречали Уильяма. Мы встречали меня.