ДАртаньян в Бастилии (Снова три мушкетера - 2)
Шрифт:
– Да ведь это камера Бассомпьера! – смог проговорить он наконец.
Теперь пришла очередь д'Артаньяна. Он в немом изумлении воззрился на коменданта.
– Как Бассомпьера?!
– Именно.
– Бассомпьер – в Бастилии?!
– С понедельника.
– Ну, в таком случае мне жаловаться не на что. Скоро сюда отправят принцев, брата его величества, потом… Уж не знаю, что будет потом, но, думаю, Бастилию станут называть Лувром, а Лувр – Бастилией.
– То, что Бассомпьер в Бастилии, это еще полбеды…
– А-а, и это для вас пустяки… Значит, тут, наверное, и королева-мать!
– Тс-с! Что вы такое говорите, господин д'Артаньян!
– Ну, раз засадили первого маршала Франции, то следовало бы не останавливаться на достигнутом.
– Вы сами не предполагаете насколько вы недалеки от истины. Ваше пророчество вполне может исполниться в ближайшем будущем. Но меня в настоящий момент занимает другое…
– Я сгораю от нетерпения!
Дю Трамбле вовремя прикусил язык. Читателю ясно, что нового коменданта чрезвычайно взволновало именно то обстоятельство, что из злополучной камеры на третьем этаже Базиньеры был совершен дерзкий, неслыханный в истории этой мрачной тюрьмы, побег. И побег этот состоялся буквально вслед за тем, как д'Артаньяна перевели в другую камеру, а на его место поселили дона Алонсо. Дю Трамбле понял, что д'Артаньяну не следует знать обо всех этих неприятных происшествиях.
Поэтому он сказал только следующее:
– Э, нет, любезный господин д'Артаньян. Мы и так затронули весьма скользкие темы. Когда-нибудь впоследствии я поделюсь с вами своими соображениями. Особенно охотно я поступлю так в том случае, если вы выйдете на свободу.
А сейчас прошу меня простить – меня призывает долг.
Затем дю Трамбле уверил д'Артаньяна, что ему будут присланы сухие дрова, а сумма, отпускаемая на его содержание, возрастет на пять ливров в сутки, и удалился в сопровождении тюремного стража, погромыхивающего связкой ключей, носимой на поясе.
Д'Артаньян же постоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам коменданта и стража, после чего снова бросился на жалобно заскрипевшую под ним кровать и задумался. При этом он яростно крутил свой длинный ус, время от времени принимаясь кусать его и бормоча: «Значит, и Бассомпьер в Бастилии, вот так штука!»
Вышагивая по мрачным безлюдным коридорам Бастилии, дю Трамбле изрядно утомился. Он начинал убеждаться, что полученная им должность имеет множество отрицательных сторон, о которых ему не приходилось задумываться ранее.
Кроме того, его беспокоила предстоящая встреча с Бассомпьером. Дю Трамбле чувствовал, что ему недостанет сил посмотреть маршалу в глаза.
Между тем обход продолжался.
– Кто у нас содержится здесь? – вопросил г-н дю Трамбле.
– Номер восемьдесят пятый, некто Бонасье, галантерейщик, – отвечал сторож, открывая дверь камеры.
Уяснив себе, что перед ним человек незначительный и проку от него не более одного ливра в день, комендант состроил кислую гримасу и шагнул в камеру, не собираясь долго в ней задерживаться. Он увидел перед собой маленького приземистого человечка. Это и был галантерейщик Бонасье.
Его привели в Бастилию хорошая память и плохая голова.
После исчезновения своей жены он некоторое время вел себя тихо и смирно. Но однажды решил, что пришла пора похлопотать о приличествующем вознаграждении за свои услуги.
Он имел неосторожность напомнить о себе кардиналу; тот велел ответить ему, что он позаботится о том, чтобы отныне г-н Бонасье впредь ни в чем не нуждался. Слово его высокопреосвященства никогда не расходилось с делом (по крайней мере, в подобных случаях), поэтому в самом скором времени мэтр Бонасье получил стол и квартиру в Бастилии.
Все это время Бонасье стенал и охал, повторяя, что его жена крестница самого г-на Ла Порта – камердинера и доверенного лица ее величества. То же самое он сообщил, едва завидев переступившего порог коменданта.
Вместо ответа дю Трамбле взял почтенного галантерейщика под локоть и подвел к зарешеченному тюремному окну камеры, выходившему во внутренний двор тюрьмы.
– Поглядите-ка в окно, любезный, – вкрадчивым голосом пригласил дю Трамбле.
Бывший галантерейщик слегка оробел, а потому выполнил просьбу, не задавая лишних вопросов.
– Что вы там видите? – еще ласковее спросил комендант.
– Как что? Всегда одно и то же – тюремный двор.
– А видно ли вам вон ту башню?
– Да, конечно, господин комендант.
– А видно ли вам отсюда вон то окошко в стене башни на четвертом ярусе?
– Глаза мои уже не те, что прежде, но думаю, я вижу то самое окно, о котором вы говорите, сударь.
– Так вот, любезный, это окно как раз той самой камеры, в которой обитает бывший камердинер королевы господин Ла Порт.
Бонасье побледнел, а г-н дю Трамбле круто повернулся на каблуках и удалился, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
* * *Рано или поздно приходится платить по счетам. Тюремщик вставил ключ в замок на дверях «третьей Базиньеры», если пользоваться служебной терминологией Бастилии, и г-н дю Трамбле был вынужден встретиться с преданным им маршалом Бассомпьером лицом к лицу.
– Дю Трамбле?! Вы?!
Господин дю Трамбле не был храбрецом, но и трусом тоже не был. Однако он попятился. Взгляд боевого маршала не предвещал ничего хорошего.
– Господин маршал, прошу поверить, что мне тяжело видеть вас узником Бастилии. Есть ли у вас какие-либо жалобы, пожелания. Все, что только возможно, будет исполнено немедленно.
– Тысяча чертей! Так в каком же вы здесь качестве?!
– В качестве коменданта.
– Неплохое местечко, а, дю Трамбле?
– Пока не знаю, господин маршал. Я только второй день в должности.
– Много ли вы заплатили за место, сударь?
– Думаю, этот вопрос мы не станем сейчас обсуждать, господин маршал. Я пришел к вам по долгу службы…