Датчанин Ферн
Шрифт:
— Почему?
— Ты опустошенный человек…
— Но ты же не веришь в мою болезнь!
— Я и сама не знаю, что мне думать.
— Все это очень сложно…
— Да…
— И нестерпимо пошло!
— Спокойной ночи, Мартин!
Она кладет трубку.
Снова набираю номер, но она, видно, выключила телефон. Какие-то странные гудки раздаются в трубке.
Мартин Ферн захотел покопаться в своем прошлом. Теперь это прошлое обступило меня и ждет от меня решения. А я не хочу ничего решать.
Прекрасная ночь. На северо-востоке уже занимается заря. Три часа. На горизонте вырисовывается
Вылезаю в окно. Спускаюсь вниз по фасаду, цепляясь за плющ. Пока что все идет великолепно. Мартин Ферн — замечательный спортсмен. Прогуливаюсь по парку. Звезды уже бледнеют. По небу расплескивается солнечный свет. Иду к причалу. На воде с тихим хлюпаньем покачивается лодка. Прохладно. Подойдя к самому краю причала, ложусь на спину. Лежу, уставившись в оранжевое небо.
Что происходит с Мартином Ферном? Какой-то червячок поселился у него в мозгу. К югу небо желтое, зеленовато-синее. Бледный серп луны повис надо мной. Лишь одинокое щелканье дрозда нарушает тишину.
Что такое с этим Мартином Ферном? Утверждают, что он болен. Он нисколько но ощущает себя Мартином Ферном. В утренней тишине четко различаются звуки. Мерное хлюпанье волн о лодку. Щелканье дрозда. Звуки отвлекают от мыслей.
Где-то за горизонтом начинается Мартин Ферн. Один пустяк породил другой. И однажды Мартин Ферн сел в свою машину, умчался, не разбирая дороги, и врезался в дерево. И умер. И превратился в труп, который я вынужден повсюду таскать за собою. Но нельзя же оставлять труп непогребенным. Он разложится, от него пойдет запах. Нет уж, прошу! Этот труп — твой труп, приятель.
Под мостками лениво плещется вода. Я засыпаю.
5
Вверху — небо. Ровная синева. Внизу — я. Ломит поясницу. Голос вклинился между мной и небом. Гудит и гудит. Закрыв глаза, прислушиваюсь. Голос негодует и монотонно твердит одно: стыдно Мартину Ферну ночевать на мостках.
Это голос доктора Эббесена. Скрипучий голос. Он заглушает крики чаек. Сейчас семь утра. Ветер тихо колышет верхушки деревьев.
В половине четвертого санаторий узнал об исчезновении Мартина Ферна. Поднялась невообразимая суматоха. Оказывается, Лиза Карлсен зашла в комнату Мартина Ферна проверить, уснул ли он. Но обнаружила, что кровать пуста, окно же раскрыто настежь. Господин Ферн исчез. Спустился вниз по стене, увитой плющом. По мнению доктора Эббесена — рискованная затея.
Приподнимаюсь, сажусь. Эббесен все гудит и гудит. На берегу два санитара. Крепкие низкорослые парни. Они стоят, скрестив на груди руки. Пристально глядят на меня.
Доктор Эббесен говорит, что мне надо лечь в постель. А потом мне дадут лекарство. Для него ясно, что я не в себе.
— Да, не в себе!
Потягиваюсь. От жестких досок сильно ноет спина. Наверно, уже много лет Мартин Ферн не почивал на столь неудобном ложе.
— А я думал сегодня махнуть в Копенгаген! — позевывая, сообщаю я.
Об атом не может быть и речи, говорит доктор Эббесен. Он весьма сожалеет, но тут он вынужден
Совершенно ясно, что мне никуда ехать нельзя.
— Не забывайте: вы больной человек!
— Неправда!
Он не слушает меня. Говорит, что я выздоровлю лишь при одном условии: если осознаю, что болен.
— А я не хочу! — заявляю я.
Он делает неприметный знак санитарам. Оба тотчас устремляются ко мне. Я соскакиваю в лодку, отвязываю канат. Отталкиваюсь от мостков.
— Бросьте господин Ферн! Все равно вы от нас не уйдете!
Лодка скользит по водной глади. Вся компания столпилась у края причала. Стоят, переговариваются. Тычут пальцами туда-сюда. Затем возвращаются в белый дворец. В парке снова ожили силуэты минувшего века. Живописные группы на солнце. На дорожках угловатые тени.
Лодка быстро скользит по озеру. Ветер дует с большой силой. Ветер — союзник. Я гребу ровно, но сильно. Санаторий отступает вдаль. Белый дворец. Широкие аллеи. Ярко-красная крыша амбара. Быстрые всплески весел. Скрип уключин. Бег воды под форштевнем.
Как мне все-таки быть с Мартином Ферном? Вот мы с ним на озере без названия, на полпути между его прошлой и моей настоящей жизнью. А он уже недоволен. Похоже, что он не прочь вернуться назад. Там, в санатории, нам ведь совсем неплохо. Заботятся там о нас, кормят, лечат, хотят, чтобы мы выздоровели.
Медленно подплывает берег. Густой ельник, пониже — орешник. Заросли камыша. Снимаю ботинки, носки, бреду к берегу. Прячу лодку в камышах. Иду по хлюпающей траве к ельнику.
Тихо. Где-то вдалеке неумолчно лает собака. Наверно, учуяла лисий след. Войдя в лес, присаживаюсь на пенек. Собака все лает. Закуриваю сигарету. Что ж ты приуныл, Мартин Ферн? — «Деться некуда, — отвечает он. — Не знаю, куда прибиться». Идем дальше. Ель сменяется буком. Длинные серые стволы, сухие бурые листья. Застрекотала сорока. Тоскливо воркует голубь. Слишком много звуков и красок. «Ничего особенного, — говорит Мартин Ферн, — самый обычный датский лесок».
Я должен найти Мартина Ферна.
С пригорков букового леса смутно виден белый дворец на том берегу. Мартин Ферн никак не насытится этим зрелищем. Он без конца оглядывается назад. «Там — больной мир», — заявляю я. «Да, этот мир болен, — говорит он. — А за болезнью, известно, следует смерть, — торжественно добавляет он. Эта мысль утешает его. — Мы всегда можем вернуться назад и там умереть», — говорит он.
А вот и плотина. Оглядываю с высоты датский пейзаж. Вразброс лежат хутора. Кругом хлебные поля, сочные желтые краски. Выхожу на шоссе. Меня нагоняет автомобиль. Рыжий мужчина высовывается в окно, предлагает подвезти меня в город. Вскакиваю в машину. От мужчины за рулем пахнет бриллиантином. Он заводит разговор о погоде.
Въезжаем в город. Я захожу в гостиницу. Привратник пристально оглядывает меня. Иду в ресторан, присаживаюсь к столику. Подходит официант. Узнает меня.
— Ах, так это вы!
— Да, это я!
Он приносит пиво, с привычной ловкостью наполняет кружку. Иду к газетному стенду, беру «Политикен». Крупные заголовки. Мир грозит самому себе смертью за дерзкое неподчинение. Возвращается официант. Смахивает со стола несуществующие хлебные крошки.
— А вы случайно не из санатория?
— Да!