Датчанин Ферн
Шрифт:
— Что сказали вам в санатории?
— Что вы сбежали!
— Да, я и вправду сбежал!
Девочка стоит, прислонившись к дивану. Большие глаза полны страха.
— Ты Лина?
Она кивает.
— Здравствуй, Лина!
Глядит на меня.
— Где Фредерик?
— Ушел играть в теннис…
Чуть погодя:
— Зачем ты пришел домой?
— Хотел посмотреть квартиру Мартина Ферна…
— Говорят, ты болен?
— Я совершенно здоров.
— А разве ты не страдаешь… потерей памяти?
— Страдаю…
— И
— Говорят, что я Мартин Ферн. Как ты думаешь… правда это?
Она кивает.
Как-то неловко врываться в этот дом. Все здесь словно чужое. Да и нравится ли мне здесь?
В доме порядок и чистота. Под диваном ни пылинки.
— Неужели я так похож на Мартина Ферна?
Лина не отвечает.
Фру Хансен, напротив, выступает вперед. Словно актриса, дождавшаяся своего выхода.
— Доктор из санатория велел позвонить, как только вы заявитесь.
— Это не обязательно…
— Но доктор мне так велел! — упрямо повторяет она.
Она направляется в кабинет. Там на письменном столе телефон.
— Вы куда?
— Хочу позвонить в санаторий!
— Не смейте!
Она приближается к своей цели.
— Я сказал: не смейте звонить!
Она останавливается. Скрещивает на груди руки.
— Как ты думаешь, стоит меня бояться? — спрашиваю я у Лины.
Ответа нет.
— Скажи, ты меня боишься? — повторяю я.
— Я… я не знаю!
— Неужели ты меня боишься?
Она опускает глаза.
— А Мартина Ферна ты боялась?
Тут вмешивается фру Хансен.
— Вам не следовало бы задавать ребенку столько вопросов, господин Ферн.
— Почему?
— Мы обещали позвонить в санаторий!
— Ответьте мне сами… были причины бояться Мартина Ферна?
— Сплошь и рядом вы бывали весьма несдержанны…
— Это когда он напивался?
Ответа нет. Прохаживаюсь по квартире, разглядываю мебель. Проведя по столу пальцем, смотрю, нет ли пыли. Фру Хансен поджимает губы. Она стоит в дверях, скрестив на груди руки. Сажусь на диван, достаю сигареты. На столе стеклянная оранжевая пепельница. Непохоже, чтобы ею когда-нибудь пользовались.
— А что, Мартин Ферн бил посуду?
— Я не намерена с вами об этом говорить! — отвечает фру Хансен.
Иду в кабинет. На столе плотный лист зеленой бумаги, вправленный в тисненый кожаный футляр. Над письменным столом маленький бар. Подхожу к нему, берусь за ручку.
— Там ничего нег! — говорит фру Хансен.
Лина вошла следом за мной в кабинет. Фру Хансен стоит в дверях. Стража.
— Значит, бар пустой.
— Да. Госпожа не хотела держать в доме спиртное после того случая…
— После какого случая?
— После того вечера, — говорит она.
Присаживаюсь к письменному столу. Фру Хансен стоит в дверях.
— Что такое натворил этот Мартин Ферн?
— И вы еще спрашиваете…
— Он
— Уж вы постарались, чтобы он стал публичным!
— Черт побери, откуда мне это знать! Я же потерял память.
Снова чувствую: она мне не верит. Думает: очередная хитрость Мартина Ферна.
Широкая гладкая крышка письменного стола. У края на бронзовой подставке пушечное ядро. Беру его и взвешиваю на ладони. У Лины от страха сузились глаза. Кладу ядро на стол, улыбаюсь. Лине совсем не смешно. Наконец на ее лице проступает робкая улыбка. Лина хочет меня успокоить. Обе женщины начеку. Готовы повернуться и бежать в любой момент, если бы я вдруг снова стал Мартином Ферном. На улице какой-то малыш тщетно зовет маму. Все зовет и зовет. Жалобно, тоскливо, неумолчно.
Справа на крышке письменного стола глубокие засечки в дереве. Они идут вдоль жилок. Рядом кинжал — по всей вероятности, для разрезания бумаги. Вынимаю кинжал из футляра. Он тонкой работы, рукоятка с инкрустациями. Лезвие в точности подходит к зарубинам в крышке. По очереди подношу его к каждой. Слева на крышке письменного стола несколько темных кругов, словно от стакана. На шкафчике повыше стола — женский бюст. Похоже, что Эллинор Ферн в молодости. У носа широкая трещина. За бюстом зарубины в стенке.
Фру Хансен следит за мной. Видит, как мой взгляд перескакивает с одной вещи на другую. На лице ее проступает глубокое удовлетворение.
Все становится на свое место.
Вот тут он сидел, со своим бокалом, со своей злобой. Потом вдруг схватил пушечное ядро и швырнул в женский бюст на шкафчике. Затем взял нож для разрезания бумаги и воткнул в письменный стол. Отчаяние.
Почему?
— Что такое натворил Мартин Ферн? — спрашиваю я.
Смотрю на Лину. Отвечает фру Хансен:
— И вы еще спрашиваете…
— Он скандалист? Чудовище?
Она кивает.
— Я ничего не помню! Не могу понять, что здесь произошло.
Фру Хансен поджимает губы. Если бы я хоть раскаивался. Правда, она вовсе не намерена меня прощать. Но так или иначе — я должен раскаяться.
— Я ни о чем не жалею, — говорю я ей. — Решительно ни о чем!
Она следит за мной, словно я тигр, вырвавшийся из клетки.
Все это предельно смешно. Разве я кому-нибудь угрожаю?
Меня разбирает смех. В ее глазах вспыхивает ярость.
— До чего смешно, — говорю я ей.
— Конечно, вам смешно!
— Он сам во всем виноват!
— Да, вы виноваты!
— А госпожа Ферн — сама добродетель!
— Конечно!
— А с кем она там, на даче?
Молчание. Беру телефонную трубку, отыскиваю в книжке номер. Женский голос отвечает:
— Контора фирмы Кристенсен и Меллер!
— Можно поговорить с шефом?
— Весьма сожалею, но сегодня господина Кристенсена не будет. Он уехал за город. Что-нибудь передать?