Давай поспорим?
Шрифт:
— …нет.
— Ну такая рыженькая, миниатюрненькая.
— … нет.
— Ладно, не важно. В общем, похожая ситуация была. Так торкнуло меня на ней, а спустя неделю отпустило. Как потрахались пару дней, так и все.
Саня просто хмыкнул, а потом встал и подал мне руку, чтобы помочь.
— Ладно, мне еще на работу надо, — отключился уже от нашего разговора друг.
— Сань, я к матери сейчас поеду. В офисе не будет больше.
— Да я понял.
До матери доехал быстро. Пробки еще не успели образоваться. После спарринга действительно стало чуть легче, отпустило. Может и
— Привет, Рома. Что ты не предупредил, что заедешь? — бросает мать с порога.
Мама живет в нашей скромной двушке, которую я приобрел, как только начал получать более-менее нормальные деньги. Как радовалась мать, когда мы съехали с той комнаты в общежитии. Да что уж, как радовался я, когда двадцатисемилетний парень смог оформить ипотеку и купить двухкомнатную квартиру в Москве. Да, это не супер новая высотка в центре, в которой живу сейчас я, но первая крупная покупка, которой я гордился.
— Да я не надолго. В душ схожу? После зала я.
— Да, конечно.
Мать приносит мне чистую домашнюю одежду, которая всегда хранится у нее в шкафу для меня, и чистое полотенце. Освежившись, захожу на кухню, где вовсю уже накрыт стол.
— У тебя что-то случилось, Ром?
Случилось, мам. Каренина со мной случилась.
— Все в порядке. Просто устал, решил сегодня отдохнуть и к тебе заскочить.
— Тебе бы почаще так выходной брать, а то мать совсем забыл. Вот к тете Нине сын приезжает каждые выходные, на даче помогает.
— Мам, сын тети Нины нигде не работает и лодырь из лодырей.
— Не важно. Приезжает же.
— Что ты решила по поводу отдыха? Я просил тебя присмотреть, — перевожу я тему.
— Ром, да от чего мне отдыхать? Не надо.
— Мам, я достаточно зарабатываю, чтобы отправить тебя на пару недель на море. Прошу, еще раз, определись, куда хочешь поехать.
— Вообще в Белокуриху хочу, а не на море. Там говорят, новая программа. Алла с работы в прошлом году там была. Очень понравилось.
— Вот так бы сразу. Скинь мне всю информацию.
— Рома… — по интонации ее голоса уже понимаю, о чем пойдет речь. — Помнишь племянницу Александры Тимофеевны, соседки нашей, из 102?
— Жирненькая такая? С мышиным цветом волос, курносым носом и тонкими губами? Ты серьезно, мам? Думаешь, настолько у меня все плохо?
— Это у меня все плохо! Тебе на днях тридцать шесть, а я не то что внуков боюсь не увидеть, на невестку бы одним глазком взглянуть.
Этот разговор и сватовство продолжаются на протяжении последних шести лет, как мне исполнилось тридцать. Сначала я, как послушный сын, чтобы угодить матери, каждые выходные на обед приезжал, чтобы познакомиться
— Обещаю, что в ближайшее время познакомлю, — что я несу не знаю, но так хотя бы мы закроем тему. — Кстати, я у тебя хотел кое-что спросить.
После разговора с Карениной об истории с моим отцом, я действительно задумался, что не знаю всю историю знакомства моих родителей целиком. И как бы не было стыдно признавать, она права. У каждой истории может быть несколько рассказчиков. Что, если мама что-то недоговаривает? Или вообще в их отношения вмешался кто-то третий? Злой рок? Нет, в такую чушь я не верю.
— Ты точно больше никогда не общалась с моим отцом? После того, как сказала, что беременна?
Разговор об отце в нашем доме был практически табуирован. Оно и понятно — всегда было больно вспоминать того, кто бросил тебя одну, когда под сердцем был ребенок. А еще разбитое сердце. Хотя в эту чушь я тоже не верю.
— Рома, я рассказала тебе все, что сама знала и что пережила. Ничего не скрыла и ничего не приукрасила. Поэтому, пожалуйста, давай этот разговор мы закончим раз и навсегда.
— Мам, а что, если вы тогда друг друга не поняли? Или просто кто-то вам помешал? Ты сама говорила, дед был категорически против отца и вашей связи.
— Рома, твой отец отказался от тебя и от меня, видя, что я была беременна. Он сказал мне это глаза в глаза. Какие тут могут быть недомолвки и интриги?
— Я понял. У тебя же осталась его фотография? — в надежде спрашиваю я, потому что точно знаю, что когда был маленьким, мама часто доставала эту фотографию и плакала, пока думала, что я ее не вижу, а потом, когда ее не было дома, я доставал эту карточку и разглядывал уже помятую и состарившуюся от времени фотографию моего отца.
— О чем ты? — отвернулась от меня мать и встала у окна ко мне спиной.
— Ты прекрасно знаешь.
Мама молча уходит в коридор и чем-то долго шуршит. А потом приходит с этой карточкой, у которой замятые края, выцветшие пятна и следы ее слез. А еще мои детские пальчики.
— Вот, — протягивает она.
Я смотрю на эту фотографию, где облокотившись на забор стоит молодой парень, на вид лет двадцать три-двадцать пять, не больше. Во рту зажата соломинка, а на губах застыла улыбка.
— Я верну, — уже одеваясь говорю маме.
— Не нужно.
А у самой руки так и чешутся забрать у меня свою драгоценность. Она никогда не признается, что до сих пор его любит. Пусть обида у нее необъятная, но она его любит. И я задумываюсь, можно ли полюбить человека, вот так, чтобы через всю жизнь пронести эти чувства? Они были знакомы совсем чуть-чуть. Даже не жили вместе, встречались и то тайком. А отец, он что-то чувствовал к матери? Боюсь ответ на этот вопрос ответит только он сам.