Дай лапу, друг медведь !
Шрифт:
– Значит, и караулить бесполезно?
– упавшим голосом спросил Андрюшка.
– На этом месте совсем бесполезно, - мотнул головой старик.
– Другой лабаз делать надо. Сегодня на поле не ходите, пускай медведиха мало-мало успокоится, а завтра прибегайте ко мне пораньше, и мы вместе на Стрелиху сходим.
Валерка вздохнул, а Андрюшка невозмутимо приступил к чаепитию.
– Дедушка, расскажи что-нибудь про медведей!
– попросил он.
– Про медведей?
– Старик погладил седую бороду.
– Рассказать можно, коли у вас такой интерес получился.
– Он налил себе еще стакан чаю, положил в него три ложечки сахарного песку, отхлебнул глоток.
– Всякий лесной зверь по-своему интересный, а медведь - на особом счету. Толковый зверь, серьезный. Помню, жил у нас за поскотиной здоровенный старый мишка, черный весь, а лапищи - на следы глядеть страшно. И вот надумал я его изловить.
– Живьем?
– удивился Валерка.
– Почто живьем? Добыть решил, на ружье, раз уж охотник... Нашел, где он в овес ходит, лабазок сделал, жду. А он, как ваша медведиха, напрямик в поле не идет. Сначала обход краем лесочка сделает - проверит, нет ли где охотника. Ну, и причуял меня. Не пышкнул, не уркнул, а потихоньку на второе поле убрел. За две с половиной версты. На другой день я там лабаз смастерил. Он опять меня нашел и спокойненько на первое поле утяпал. Так мы недели полторы друг от дружки прятались да друг дружку выглядывали. Где ни сделаю лабаз, везде меня найдет. Думал я, думал, как его обхитрить, и придумал.
– Старик помешал ложечкой чай, одним духом опорожнил стакан и продолжал: - Взял я свою фуфайку, набил соломой и посадил это чучело на лабаз на первое поле. Даже голову сделал соломенную и шапку свою напялил. А сам на втором польце сел, прямо в овес. Только темнеть стало, слышу - ломит по лесу мишка, безо всякой опаски шпарит, видать, проголодался. Так с ходу и забежал в поле. Идет в мою сторону, овсины хватает, торопится. А рожа у него такая довольная - думает, опять меня обдурил!.. Подпустил я его шагов на десять и поднялся. Ружье у плеча, только курок спустить. А медведь, верите ли, как увидел меня, так и сел. Даже рот забыл закрыть. Целюсь и вижу, как у него изо рта слюна течет и овсины падают, а глаза такие тоскливые, будто с жизнью прощается!.. Не мог я его, такого, стрелить. Опустил ружье, говорю: "Поди с миром!.." Он башкой мотнул, встал на четыре лапы и бочком, бочком к лесу. Три шага шагнет и на меня поглядит: не верит, боится, что я ему пулю вдогонку пошлю. Так шажком и ушел в лес. Больше тот медведь в овсы не ходил. А на лесных дорогах не один год после того я видел его следы, огромные следы, другого такого медведя в наших краях не бывало.
Старик умолк. Валерка заерзал на стуле.
– А если бы он напал?
– спросил он.
– Ведь десять шагов всего!.. И на земле.
– Чего уж тут нападать?
– вздохнул дед.
– Он тоже понимает - пуля опередит.
– В овес не ходил, так чем же питался?
– задал вопрос Андрюшка.
Макар усмехнулся:
– Думаешь, без нашего овса медведю не прожить? Проживет и еще жиру на всю зиму накопит. В лесу питанья хватит. Корней наковыряет, ягод пособирает, а то изловит кого.
– А если медведица с медвежатами - она может напасть?
– опять спросил Валерка.
– Хоть медведь, хоть медведиха первыми на человека не кинутся. Медведь - он человека уважает. Ежели раненый, тогда уж другой разговор, тогда кто хошь за свою жизнь биться будет.
Долго сидели ребята в этот вечер у деда Макара. Многое вспомнил старый охотник, а когда его спросили, почему перестал охотиться, ответил:
– Для настоящей охоты глаз надо вострый и руку крепкую, чтобы выстрел верный был, чтобы зверь и птица не мучились. И как я почуял, что руки ослабели и глаз притупился, так и кончил промышлять. На корзинки вот перешел. Тоже нужное дело... Десять годов уж ничьей кровинки ни капли не пролил!..
7
По-разному отнеслись Валерка и Андрюшка к тому, что дед Макар вызвался им помочь. Андрюшка был искренне рад: вмешательство бывалого охотника могло предотвратить новые ошибки; кроме того, он надеялся услышать от старика еще что-нибудь интересное о медведях.
Иначе рассуждал Валерка. То, что обращались к деду Макару за советом, как сделать лабаз, он считал мелочью. Иное дело, если старик пойдет на поле и все дальнейшие действия они будут совершать по его указке. Тогда, если даже удастся увидеть медведей, любой вправе упрекнуть: "Видели, ну и чего особого? С помощью охотника и дурак увидел бы! Вот если бы сами, одни..." А ведь переделать лабаз, перенести его на новое место невелика мудрость, могли бы обойтись и без старика.
Они вышли из деревни в одиннадцатом часу утра. Будь Валерка и Андрюшка вдвоем, на них никто не обратил бы внимания. Но они шагали рядом с корзинщиком, который не так уж часто показывался на улице, и это привлекало любопытные взгляды.
– Эй, Гвоздик-с-Могилой! Куда это вы?
Валерка, узнав по голосу своего давнего врага Борьку Сизова, бросил через плечо:
– На кудыкину гору!
– И валяйте! Хоть за кудыкину. Все равно узнаю!..
"А ведь узнает!
– с тревогой подумал Валерка.
– Пакости начнет устраивать, по всей деревне раззвонит да еще всяких обидных небылиц наприсочиняет".
А вслед несся скрипуче-ломаный голос Борьки:
Гвоздик-с-Могилкой
да дед-курилка
пошли на гумно
лопать г..! Ха-ха-ха!..
– Ну и парень у Федьки растет!
– покачал головой Макар.
– Таких балбесов ремнем учить!
– Он помолчал, усмехнулся: - Хотя, правду сказать, сам Федька парнишкой тоже любил озоровать. Вот я вам случай расскажу. Годов двадцать пять с тех пор прошло, а как сейчас помню. Сидел я на лабазе за Крутихой, медведя караулил. А зверь хитрый попался! Подойдет к полю в сумерках, ляжет в кустах и ждет, пока совсем не стемнеет. А мне чего в темноте сидеть? Уйду с лабаза, а он - в овес. Нажрется, сколь в пузо влезет, и поутру - в лес, отлеживаться.
– Ловко приспособился!
– восхитился Андрюшка.
– Еще бы не ловко! Меня досада берет, а мужики да бабы потешаются: долго ли, говорят, пасти будешь или весь овес надумал скормить? Обождите, говорю, вот луна будет... Перед полнолунием передышку сделал - три вечера не ходил, и вот срядился. Одно беспокойно: луна-то полная, да только небо в тучах, видно ли будет ночью-то? Сижу. Ветерок от леса - хорошо: зверь не причует. Жду. И вот в двенадцатом часу ночи, гляжу, выкатывается мишка из кустов. Худо видать, однако стрелять можно, а главное, ловко: медведь-то боком! Обождал, пока подальше в овес зашел, приладился и выстрелил. А порох дымный, ничегошеньки не видать! Сижу, слушаю. Не ревит, не трещит. Ветерком дым утянул, гляжу - медведь-то по полю ползет.
– Раненый?
– выдохнул Андрюшка.
– Не раненный был бы, не остался бы на поле. На сажень подвинется и лежит. Я из другой стволины - хлесь! Ружье быстренько перезарядил, жду. Дымок отнесло - медведь еще дальше. Опять ружье к плечу, у самого руки дрожат - не могу глядеть, как зверина мучается! И мушки не видно, приложился, стрелил. Ну, после этого медведь перестал шевелиться. Слава богу, думаю, успокоил. Запалил цигарку, с лабаза слезать начал, глядь он опять ползет! Пришлось еще раз стрелить. Последние два патрона в ружье вложил - ползет!.. От такого переживания трясти меня начало, колотун бьет - зубы стучат! Чего делать-то?! С лабаза слезть да ближе подойти не увижу: овес-то высокий! А выскочит в теми раненный - задерет. Пождал, пождал - затих мишка. Новую цигарку скрутил, покурил, успокоился маленько, собрался на землю спускаться. Только зашабаркался на лабазе, медведь опять шевельнулся. Тут уж мне вовсе не по себе стало: чует меня зверь! Не стерпел, выстрелил. Остался в ружье последний патрон. Сроду такого чуда не бывало! Медведь в овсе лежит, я на лабазе сижу. Прошло с полчаса, кашлянул для проверки - зверь и дернулся! Живой, хоть плачь! Всё, думаю, шабаш, отохотился. Себя последними словами ругаю - столько мученья зверю причинил! Ему ведь тоже больно, медведю-то...
– Конечно, больно!
– кивнул Валерка.
– Решил я до утра досидеть, - продолжал дед Макар.
– Последнюю пулю берегу. Развидняется, думаю, чтобы хоть мушку видать было, тогда уж промаху не дам!.. Перед самым утром медведь опять зашевелился, к лесу пополз. Да быстро так, вот-вот в кусты утянется, видать, отлежался! Эх, думаю, была не была! И выстрелил последний патрон. Развеяло дым - на поле пусто.
– Уполз?!
– изумился Андрюшка.
– Уполз.
– Старик вздохнул.
– Слез я с лабаза да бегом в деревню. Натолкал в карман патронов, собаку взял - и обратно. Прибегаю на поле, собаку науськиваю, а она уж старая была, не берет след, и всё тут! Ах ты, говорю, тварь безносая, чего же ты?! И сам след ищу. Овес крепко умят, однако кровь-то должна быть - чуть не всю ночь зверь на месте лежал. Только ни в поле, ни в кустах ни кровинки. Собаку изругал, все кусты облазил, голодный и не спавший до вечера по лесу шарил, штаны и фуфайку о сучья изорвал - нет медведя! Не трудов жалко - зверя. Пропадет - ни богу, ни черту. На другой день через бригадира всех оповестил, что за Крутихой раненый медведь, чтобы, значит, аккуратно ходили. Такой зверь много бед натворить может. Сам еще три дня искал да так и плюнул. Страсть жалко было того медведя...