Дай мне руку
Шрифт:
— Не надо.
— Вы не понимаете…
— Просто не надо, хватит, — повысила голос она. — Во-первых, мы делали. Во-вторых, насколько я помню, всем всё нравилось.
— Так нельзя, — попытался вклиниться министр, Вероника раздражённо поморщилась и мотнула головой:
— Я расскажу вам, как нельзя. Нельзя измываться над глупой Призванной, которая нихрена не понимает в окружающем беспределе, говоря одно, а делая другое. Вот это нельзя. Всё остальное — можно.
— Простите, — он низко опустил голову и опять попытался обойти Веру, она преградила ему путь:
— Что у вас случилось?
— Это мои семейные проблемы, — слегка раздражённо ответил он, — я справлюсь с ними сам.
— Как хотите, — она подняла руки и демонстративно отошла с его дороги, он не сдвинулся с места. Вероника сложила руки на груди и саркастично кивнула на проход: — Стать обратно?
Он горьковато улыбнулся, вздохнул и поднял глаза, в которых
— Пойдёмте в зал.
— Идём, — она пожала плечами и взяла со стола журнал, пошла следом за министром в гостиную, он остановился между диваном и креслами, бросил на диван смущённый взгляд, Вера усмехнулась.
«Я знаю, о чём вы думаете.»
Он изобразил укоризненный взгляд, она поняла, что он заметил, шутливо улыбнулась, мягко толкнула его плечом:
— Немного силы и уверенности, а?
Он резко отвернулся и напрягся, Вера тихо рассмеялась:
— Я не настаиваю, — подняла ладони и села в кресло. Министр нервно усмехнулся и сел в другое, откинулся на спинку, Вера указала глазами на журнал: — Ну что, с начала?
— Вам не надоело? — фыркнул он, она развела руками с физиономией «как будто от меня что-то зависит», он улыбнулся:
— Расскажите лучше что-нибудь хорошее. Было время, когда вы были абсолютно счастливы?
— Было, конечно, — грустно улыбнулась Вера, опустила глаза, — в моей жизни было полно отличных дней. Помните, вы смотрели наш с Милкой маршрут? Вот это было здорово. Это был первый раз, когда я летала на самолёте. Мы вылетали ночью, я сидела у окна и видела, как самолёт выходит на взлётную полосу, две линии огней прямо в небо, под ногами гудит мотор, самолёт плавно подбирается к нужной отметке… а потом рвёт с места до взлётной, ускорение вжимает в кресло, это самое лучшее чувство в мире, ощущаешь себя венцом творения, смотришь, как эта громадина отрывается от земли и через секунду огни города остаются далеко внизу, а ты взлетаешь… в такие моменты очень чётко чувствуешь себя в своём теле и в этом моменте, понимаешь, что человечество всё-таки достойно уважения, несмотря ни на что, наш вид смог подняться над облаками. Многим людям плохо в самолёте, мне — нет, мне было офигенно. Я бы, наверное, пошла стюардессой работать, жаль, я для этого ростом не вышла, — она тихо рассмеялась, прикусила губу, — я не дотягиваюсь до багажной полки, меня не возьмут.
Он слабо улыбнулся, она вздохнула и продолжила, откидываясь на спинку кресла:
— Мы прилетели утром, сделали шикарный крутой вираж над морем, сели в аэропорту, доехали до отеля. А там как в фильмах — пальмы, фонтаны, бассейны, намазанные маслом смуглые мальчики, загорающие топлесс стройные девочки…
Министр попытался сдержать смешок, с недоумением посмотрел на Веру, она развела руками:
— Что? Я художник, я ценю красоту во всех проявлениях, и от мальчиков, и от девочек получаю одинаковое эстетическое удовольствие. А там это удовольствие ходит толпами, весёлое, вечно пьяное и на всё готовое. Рай для художника.
Она мечтательно прикрыла глаза, с улыбкой продолжила:
— Мы купались, ездили на экскурсии — южная природа, солёное море, живописные горы, финики, мандариновые сады… развалины исторических памятников. Там идёшь по ступенькам и думаешь, а ведь их тесали шесть тысяч лет назад, люди, которые подумать не могли, что спустя столько времени по ним пройдут туристы в одежде из синтетики, с зеркальными фотокамерами, с мобильными телефонами… А там за эти тысячи лет почти ничего не изменилось, только уровень воды поднялся чуть-чуть, а так — то же море, те же горы, такие же полудикие козы прыгают по скалам, всё так же стоит крепость, на том же месте флаг… На горизонте такие же апельсиновые поля, в порту стоят такие же корабли — их по историческим документам восстановили, для туристов… у дома богача растут кипарисы, над развалинами театра всё та же статуя древней богини… улыбается. Шесть тысяч лет смотрит на апельсиновые поля и улыбается. Там пахнет вечностью.
— Здорово, — тихо сказал министр, — мне кажется, я видел это место на ваших фотографиях. — Слегка помрачнел и добавил: — Похоже на провинцию Кан в Империи. Там почти круглый год тепло, апельсины растут… — Опустил глаза и помрачнел ещё больше. — Помните лысый бонсай в подвале Тонга? Вы всё правильно вспомнили, там действительно моя фамилия. Этот проклятый бонсай подарила Тонгу моя мать, в знак большого уважения и с надеждой на успешное завершение их общего дела. Она всё знала про его планы. Не то чтобы поддерживала или хотела помочь, скорее имела на этот счёт своё мнение и собиралась поиметь с этого выгоду, как и многие другие их союзники. Там весь восток замазался, не только Четыре Провинции, с ними всё ясно, а ещё и северные графства Карна и обширные южные территории. Я знал о существовании этих групп, я давно за ними наблюдаю, я не знал, что в этом участвует моя мать. А она не просто участвует, она координирует работу их людей в столице и сама ведёт почти все финансовые дела. Она в этот проект крупно вложилась, дивиденды планируются невероятные, такую ставку можно сделать раз в жизни. И она поставила. И мне предложила. А когда услышала, что я в её игру играть не собираюсь, в очередной раз обозвала предателем и позором семьи.
Он наконец поднял глаза, увидел неуверенность на лице Вероники и криво улыбнулся:
— Не понимаете? А всё просто. Цыньянцам в Карне не нравится. Они хотят обратно.
Вера поражённо выдохнула, министр с сарказмом развёл руками:
— Простолюдины стали жить лучше, чем жили в Империи, торговцы и ремесленники вообще всё ещё прут сюда нескончаемым потоком, потому что здесь работать приятнее и вести бизнес выгоднее. Вот только простолюдины ничего не решают, за них решают аристократы. А аристократы хотят жить как раньше, во дворцах с рабами, пользуясь безграничной властью и отвечая только перед императором, да и то лишь для вида. Но просто собрать вещи и вернуться в Империю они не могут, потому как они там никто и власти у них нет. Они собираются забрать с собой немного Карна. Не просто Четыре Провинции, которые и так почти Империя, а весь восток. Правда, верхушка не в курсе, что южные земли ведут свою игру и в Империю не собираются, а хотят создать своё королевство, как было двести лет назад, до того, как их завоевал Карн. А северные графства уже давно хотят стать княжествами, заручившись поддержкой северцев и материальной помощью моей матери. У всех свои планы на то время, которое будет после войны, но когда война только начнётся, они будут действовать сообща, это несомненно. И когда цыньянская армия подойдёт к нашей укреплённой и защищённой границе, наши приграничные графства тихо и мирно откроют ворота, сдаваясь Империи на заранее оговорённых условиях. В первые дни войны цыньянская армия будет захватывать карнские территории со скоростью марширующего пехотинца. И не имеет значения, на каком этапе Карн соберётся с силами и остановит продвижение цыньянских войск — сдавшиеся графства в любом случае останутся в составе Империи. А император не забудет тех, кто ему так помог, они станут правителями или займут высокие должности. — Он усмехнулся, поднял глаза, Вера ощутила озноб от их глубины. — Лично мне император предлагает должность советника по особым делам, миллион золотых сразу и ещё по сто тысяч в год потом… и провинцию Кан, в наследуемые владения. Мою провинцию. Я там вырос.
Он глубоко вдохнул, выпрямился в кресле, размял спину, сардонически усмехнулся и сказал:
— И то, что я сижу здесь, вместо того, чтобы докладывать об этом всём королю, уже делает меня преступником. Я должен сдать правосудию собственную мать и сестёр, а потом явиться на суд и, скорее всего, на казнь. Как бы вы поступили на моём месте?
Он заглянул ей в глаза, Вера почувствовала, как по спине сыпятся холодные мурашки:
— Ничего бы никому не сказала. И попыталась бы как-то нарушить их планы.
— Уже, — высокомерно кивнул министр, Вера непонимающе подняла брови, он тихо рассмеялся и шепнул: — Потому что вы здесь, Вера. У меня, а не у Тонга или у императора. И об этом никто не знает. Восточные провинции могут сколько угодно держать ворота открытыми, цыньянская армия не придёт, пока император не будет уверен, что преимущество на его стороне. Империя богата, её армия многочисленна, но этого мало. Сорок лет назад цыньянцы уже проиграли, имея на своей стороне численное преимущество, потому что у их врагов было лучше налаженное снабжение, превосходящее по мощи оружие и Бешеный Тэдди. Этот сумасшедший Призванный вёл войну по своим правилам, так, как здесь никогда не воевали. А ещё он был знаменем, своеобразным амулетом на удачу, воодушевляющим своих солдат и снижающим боевой дух вражеских. Именно для этого Императору были нужны вы. Но я вас у него забрал, всё пошло не по плану. Это держится в секрете, имперцам не выгодно распространять информацию о том, что они вас потеряли, там делают вид, что всё в порядке, но долго это не продлится. Война откладывается до выяснения обстоятельств, восток об этом пока не знает и изо всех сил пытается привлечь на свою сторону побольше представителей карнской верхушки. Цыньянцы конечно призвали вам замену, но это не полноценный Призванный, это случайный человек. Они попытаются представить его союзникам как Призванного, но получится ли у них, ещё не ясно. На осеннем балу весь мир ждёт большой сюрприз. Если бы не это, я бы годами играл в верю-не верю и с цыньянцами, и с зарвавшимися восточными графствами, это отложило бы войну на неопределённо долгий срок. Но король уже раззвонил о вас, скрывать поздно. Цыньянцы будут тянуть время и выжимать из своего призванного всё, что он сможет дать, параллельно пытаясь выяснить, что я успел выжать из вас. Война перейдёт в холодную стадию и чем это кончится, зависит от того, кто именно сейчас гостит у императора-солнца.