Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
Шепель оглянулся и невольно остолбенел — следом за ними двигалась целая рать, не менее двух сотен оружных кметей. До того впотемнях и не разглядеть было, сколько воев с Ростиславом идёт, а теперь Шепель невольно призадумался: никак, князь всю свою дружину с собой в степь привёл. Перуне вразуми, чего они такое задумали?
А впрочем, не его это дело. Вон, Неустрой всё ещё на Ростиславичей исподлобья глядит, особо на Вышату. А ведь тот, пожалуй, не менее чем самого князя Ростислава пестун… альбо старшой дружины княжьей.
В груди у Шепеля защемило — ох, как хотелось сейчас в седло, да меч в руки. И скакать вместе с княжьими кметями по степи… хоть до самой Тьмуторокани!
Мелькнула какая-то неясная догадка, только Шепель так и не понял, какая. Словно бы что-то Перунова воля хотела им подсказать…
Со двора, меж тем, послышался отцов голос:
— Кто там?! Неустрой, ты, что ли?
— Не только, — угрюмо буркнул брат, косясь на Ростиславичей. — Гостей тебе привёл, отче.
— Что ещё за гости? — отец подошёл к воротам с факелом в руке. Тусклое пламя рвалось на ветру, разгоняя сумерки, тени плясали по воротам.
— Гой еси, хозяин, — князь подъехал к воротам вплотную.
Отец поднял голову, глянул князю в лицо, светя факелом, и отпрянул. Шепелю даже показалось — сейчас зачурается.
— Ты чего, хозяин? — князь тоже удивился.
— К… княже? — справился, наконец, с собой Керкун. — Мстислав Владимирич?
Неустрой глядел на них с раскрытым ртом.
— Не Мстислав, — поправил волынский князь, странно усмехаясь. — Ростиславом меня кличут. А вот что Владимирич — это верно.
Пахло одуряюще вкусно, и князь Ростислав невольно сглотнул слюну.
Вымоченная и жареная на углях дичина, тушёная в конопляном масле капуста, разваренная каша из дроблёной пшеницы, свежеиспечённый ржаной хлеб, уха из речной рыбы, варёные с укропом раки, долблёный жбан с пивом, чашки с маслом и сметаной, жбан кваса, молоко и яблочный взвар, мёд диких пчёл в плошках.
Хозяйка разлила мужикам по чашам пиво и повела рукой, приглашая гостей к выти.
— А я-то… — Керкун смеялся беззвучно, весело щурясь. — А я-то, княже, грешным делом, подумал, что князь Мстислав Владимирич воскрес, чуть не зачурался непутём. Больно уж вы похожи…
— Да… — задумчиво обронил князь. — Мне тоже говорили про то… Многие говорили… Знал, князя-то?
— А чего же, — Керкун отсмеялся. — И знал. Сколько лет-то минуло с того, как он на Чернигов от нас ушёл? Сорок?
— Ну да, — князь кивнул. — Сорок и есть. А то и поболе.
— Ну так вот, — Керкун улыбался чему-то далёкому альбо давно минувшему. — С ним и я шёл тогда. И при Листвене я тоже бился против деда твоего, против варягов да новогородцев.
Лицо Вышаты при последних словах Керкуна чуть изменилось, он глянул на хозяина внимательнее.
— А эвон, пестуна Вышаты дед у нас тоже при Листвене бился, — мгновенно сказал князь, заметив. — Да и отец. Только на другой стороне, с моим дедом вместях.
— Бывает, — ничуть не смутился Керкун. — Тогда вся Русь на части поделилась, совсем как нынче. А я и до того с Мстиславом-то Владимиричем вместе ратоборствовал против ясов да касогов, мне тогда всего-то лет пятнадцать было.
— А нынче же тебе сколько? — поражённо спросил князь, любуясь могучей статью хозяина.
— А чего, — заухал довольно Керкун. — На седьмой десяток никак поворотило.
— А детям твоим лет по шестнадцать, — князь кивнул в сторону близняков, которые из угла жадно ели взглядами войскую сряду Ростислава и Вышаты — больше никого из Ростиславлей дружины в избе и не было. — Поздно женился, что ли?
— Так это младшие, — пожал плечами невозмутимый хозяин. — Старший в трёх верстах отсюда живёт, вверх по Донцу, второго печенеги убили лет уж тридцать тому как. Дочка замужем, за Донцом живёт, на левом берегу.
— Вон что, — протянул Ростислав. — Большая у тебя семья, Керкуне…
— И род не из последних, — охотно кивнул хозяин. — Слыхал ли про то, что тут своя держава была? На Дону?
— Давно то было, — задумчиво сказал князь.
— И верно, давно, — подтвердил Керкун. — Лет триста минуло тому. Так в той державе мой пращур боярином был.
— Откуда ведаешь?
— Отец говорил, — Керкун весело щурился. — А ему — его отец, мой дед. Ну а ему…
— Его отец, — понятливо кивнул Ростислав.
— Ну да, — лицо Керкуна построжело. — Так и передавали в роду. Славное, говорят, времечко было. А после печенеги пришли. Козарская рать не устояла, наша помочь не поспела. Потом и наша рать погинула меж Волгой и Доном. А вот Дон мы ещё пять лет держали против печенегов-то… Теперь от державы той осколки только… Белая Вежа город, да станицы с хуторами в степи. Нас теперь козарами зовут — за то, что под хаканом жили столько лет… прилипло. Да ещё бродниками. По степи, дескать, бродим. Не больно-то побродишь — половцы кругом. Только и было полегче, когда дед твой печенегов побил.
— Как вы тут живёте-то в степи? — подавленно спросил Ростислав. Он и ранее слышал про донских словен, только впервой вот так — от одного из них. И в торческом походе четырёхлетней давности — не довелось, они больше при черниговском князе были.
— Да как? — пожал плечами Керкун. — Так и живём. Тут ведь и лесов хватает, и перелесков. А плавни донские, донецкие да кубанские — природная крепь. Степнякам не вдруг и прорваться. Если много половцев придёт — в плавнях прячемся, тут стотысячную рать скрыть можно. А мелкие загоны — бьём. Да и сами не без греха — половцев, бывает, щиплем.