Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
— Чего подать-то, господине? — успел спросить корчмарь, глядя, как подымается по лестнице гость.
— А сбитня горячего, — хладнокровно ответил тот на ходу.
Спутники гостя уселись за стол — не рядом с волынскими кметями, но и не совсем в стороне.
А Чапура, велев жене отнести наверх горячий сбитень, вновь задумался. Да кого же такого ждал в его корчме Ростислав Владимирич, отай, киевских подсылов опасаясь?
А там, наверху, в горнице двое несколько времени мерили друг друга взглядами.
— Ну, здравствуй, князь-брат, — сказал, наконец, Ростислав Владимирич, волынский князь.
— И ты здравствуй, князь-брат, — ответил Всеслав Брячиславич, полоцкий князь, тоже подходя ближе.
И впрямь, были они друг другу братьями.
Троюродными.
Ростислав не ждал от встречи чего-то особенного — всё уже было предварительно обговорено послами — гридни ездили меж Полоцком и Владимиром уже не один месяц — больше года. Но Всеслав в письмах уклонялся от того, чтобы обговорить действия подробно. Он и настоял на том, чтоб встретиться лично. Волынский князь вдруг вспомнил, морщась, как ему говорил гридень Колюта — жилистый старик с неприятным взглядом:
— Князь Всеслав Брячиславич хочет встретиться с тобой лично, господине. И только тогда он решит — быть альбо не быть дружбе меж вами.
Вот и прячутся два князя на окраине Волыни, на постоялом дворе, которых по всей Руси пока что — раз-два и обчёлся.
— Тьмуторокань, значит, — задумчиво сказал полоцкий князь, наклоняя над серебряной чарой волынского князя поливную ендову со сбитнем. Пряный запах щекотал ноздри. — Да… это вы с Вышатой умно решили. Через Тьмуторокань можно и весь юг к рукам прибрать…
Ростислав протянул руку, поискал взглядом, куда же Всеслав будет наливать сбитень себе и невольно замер, чувствуя, как у него медленно отваливается челюсть.
У Всеслава в руке была полукруглая невзрачная чаша — сероватая кость, оправленная в чернёное серебро. Полоцкий князь налил сбитень в чашу, поставил ендову на стол.
— Это… — Ростиславу не хватало воздуха, он задыхался, вдруг ощутив себя в далёком прошлом — там, где герои пили на пирах из…
— Да, княже Ростислав Владимирич, — чуть заметно усмехнулся кривич. — Это — чаша из человечьего черепа…
— Наследство? — слабым голосом с надеждой спросил волынский князь — его всё ещё не отпускала лёгкая оторопь.
— Отчего? — Всеслав усмехнулся. — Я эту чашу сам сделал — когда литовского князя в поединке убил. Мне тогда лет двадцать было ещё…
Ростислав почувствовал, что оторопь переходит в откровенный страх — правду, выходит, говорят про полоцкого князя.
— Ты… ты как можешь?
— А почему нет? — Всеслав Брячиславич чуть приподнял брови, плеснул из чаши в огонь в очаге, что-то негромко сказал — волынский князь не расслышал, что именно. И почти тут же над корчмой грянуло — до того гром неразборчиво рокотал где-то вдалеке. Всеслав довольно покосился в сторону узкого волокового окошка, глотнул из чаши и сел к столу. — Храбрость врага переходит в меня и моих детей. Так говорили наши с тобой предки, Ростиславе Владимирич.
— Да когда же это было… — растерянно бросил Ростислав и тоже отпил из своей чаши — рука заметно подрагивала.
— Не так уж и давно, — полоцкий князь усмехнулся.
— Ты хочешь воротить?.. — Ростислав не договорил, — и так понятно, ЧТО воротить.
— Если воля Перуна да Велеса на то будет, — голос Всеслава вдруг изменился — казалось, что вместо него говорит кто-то другой. Кто-то СОВСЕМ другой. На миг показалось. Кто огромный и очень сильный… не по-человечески сильный. — Хотя бы пока только в кривской земле.
А на сеновале, где приютились полоцкие и волынские кмети, говорят про своё.
— А храбёр твой князь, что сам-три с двумя только кметями сюда прискакал, — задумчиво говорили Несмеяну и Витко волыняне. — Не по-княжьи.
И не понять было — осуждают альбо хвалят.
Луна шарила тонкими лучиками по лицам кметей, пробиваясь сквозь дыры в соломенной кровле. Гроза ворчала где-то неподалёку, словно примеряясь. Большая часть волынян уже спала, и только двое всё ещё донимали полочан расспросами.
— Ваш тоже не промах, — возразил Несмеян, натягивая на плечо плащ. Повозился, устраиваясь поудобнее. — Слышал я кое-чего о нём. Да и так… не боится один с малой дружиной вне города жить…
— Тут не то, — отверг седоусый Славята, старшой Ростиславлей дружины. В его словах ясно слышался новогородский выговор, как бы даже и не кривский — в дружине Ростислава было много отцовых кметей, из Новгорода, Ладоги, Руссы, Плескова. — Известно, Ростислав Владимирич не робкого десятка, не то б мы ему и не служили. Но Всеслав Брячиславич всё же в чужой земле. Потому и дивимся, что вас с ним трое всего.
— Больше народу — дольше ехать, — кривич поёжился — одежда едва просохла. — Мы и так припоздали. Нечисть в лесу так и хороводится нынче что-то… не к добру. Ну да с нашим Брячиславичем ни одна нечисть не возьмёт…
— А сколько дней вы сюда ехали? — Славята прищурился — видно было даже в полутьме.
— Пять.
— Чего?! — второй кметь даже привстал, тряхнув чупруном. — Как это — пять?! Из Полоцка сюда — за пять дней?!
— Конечно, водой было бы легче, — пожал плечами Витко. — Да только дольше… А мы о-дву-конь и — напрямик, через пущи.
— Врёте, — уже спокойно сказал молодой кметь, снова ложась. — Ни за что напрямик из Полоцка сюда не проехать в пять дней, даже о-дву-конь. Какие там у вас в пущах дороги? Там же болота одни. Заплутаешь, а там и коней волки сожрут… альбо сами сдохнут, от бескормицы…
— Ай бывал у нас? — весело сощурился Несмеян.
— Доводилось, — буркнул кметь.
— Чего дивишься, Корнило? — усмехнулся Славята. — Это нам с тобой не менее седмицы надо. А то же князь Всеслав Брячиславич! Небось сам волком оборотился, да и кметей тоже обернул. Вот и домчали вмиг…