Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
— И чего только ты боишься? — проговорил Ярко с лёгким презрением. — От половцев мы ушли, сам говорил, дня через три дома будем. Отец коней продаст куда-нибудь, будем в почёте.
Ярко был сыном ватамана Игреня, и по всем правилам в нынешнем набеге старшим должен был быть именно он. Но когда собирались в поход, от него вдруг стал шарахаться конь (примета — дурнее некуда!), а сам он проиграл по всем статьям — и в скачке, и в рубке лозняка, и в иных умениях — Неустрою. И ватаман решил не искушать судьбу и не гневить богов. Старшим поставили Неустроя, хотя Керкунов сын никогда к такой чести не стремился. Тем более не улыбалось ему началовать над ватамановым сынком — нравным и навыкшим, чтобы слушались именно его.
— Вот и помолчал бы ты, пока до дома не добрались, — процедил Неустрой нехотя — в спор, невесть который за всё время похода, лезть не хотелось нисколько.
— Нет, ты скажи! — настаивал Ярко. Остальные притихли, слушая, и Неустрой понял, что спорить-таки придётся.
— Половцы в степи, как ни крути, дома, а мы всё же таки нет! — рубанул он. И даже если они от нас отстали, то след наш вряд ли потеряли. И костёр сейчас притушить надо бы, пока совсем не стемнело — его тогда вёрст за сотню видно будет.
Двое сразу же бросились тушить костёр.
— Потому и говорю — дома будем говорить про то, как мы ловко чего-нибудь сделали, а пока что — рано!
— А я говорю — трус ты, Неустрое, — глядя исподлобья, проговорил Ярко, приподымаясь, и остальные юноши зароптали — трусости за Неустроем не виделось никем и никогда. — И зазнайка! Думаешь, если твой брат у Ростислава-князя в дружине, так ты теперь самый умный и ловкий?!
Это был открытый вызов, и снести его просто так было нельзя.
— Добро, — сказал Неустрой, вставая. — Давай померимся.
Мальчишки быстро очистили круг охватом в две-три сажени и приготовились смотреть.
Сначала соперники некоторое время кружились опричь друг друга. Обменялись парой ударов, и Неустрой быстро понял, что у Ярко наставник был ничуть не хуже, чем у него — двигался сын ватамана быстро, а бил молниеносно и решительно. Возрастом они примерно равны. Полубродячая степная жизнь, пастушество и погони за конями по степи, постоянная опасность торческих и половецких набегов надёжно избавили от лишнего жира как Неустроя, так и Ярко.
В первом суступе ни Неустрой, ни Ярко не получили ни одной серьёзной оплеухи, а вот на втором Керкунов сын достал Ярко в плечо, под ключицу. От резкой боли сыну ватамана кровь ударила в голову, нахлынула злоба. Ярко что-то свирепо рыкнул и бросился вперёд. Неустрой нырком ушёл от удара, перехватил запястье и, крутанув руку, швырнул ватаманова сына наземь. Вскочив, тот вновь бросился к Неустрою, прыгнул, ударил, сшиб его с ног. Когда мир вокруг перестал кувыркаться, Неустрой обнаружил, что лежит в траве вниз лицом и судорожно пытается вдохнуть. Вспомнив, что в честных драках лежачего не бьют, он с усилием прогнал воздух в лёгкие, оттолкнулся руками от земли и вскочил — спиной вперёд, одновременно отклоняясь влево. Перед лицом мелькнула кожаный сапог — Ярко, дважды нарушая правила стеношного боя (нельзя в лицо! лежачего не бьют!), всё-таки попытался достать ногой глупого вожака, поверившего в честную драку.
Неустрой озверел. Прыгнув ногами вперёд, ударил, словно собираясь пробить стену. Ступни угодили Ярко в плечо и грудь, ватаманова сына отшвырнуло сажени на четыре, он обеспамятел. Неустрой, тоже не удержась на ногах, перекатился, встал и оскалился прямо в лица своего «войства»:
— Ну? Есть ещё охотники до старшинства? — хрипло прорычал он.
Ответом было подавленное молчание. И почти сразу же где-то совсем близко послышалось звонкое конское ржание — совсем не с той стороны, где они согнали в кучу своих добытых у половцев коней. Мальчишки на мгновение замерли, потом сразу бросились к своим брошенным наземь лукам, топорикам и ножам.
Поздно!
Из сгустившихся сумерек вынырнули верховые, быстро охватили бродницкий стан полукольцом.
— Пр-розевали! — злобно бросил Неустрой, опуская выхваченный было длинный нож. Глянул исподлобья на окруживших их конных воев — светлые волосы и усы, кольчуги и островерхие шеломы.
Русичи?
Половцы?
Как отличишь? Половцы так же, как и словене, лицом светлы, волосом тоже — не зря же их на Руси именно половцами прозвали, что с половой волосами схожи.
И почти тут же облегчённо вздохнул — русичи! — увидев знакомое лицо:
— Княже? Глеб Святославич?
Молодой всадник в алом плаще вздрогнул — не ждал, видно, что тут, в глубине степи половецкой, сыщется кто-то, кто его в лицо знает. Тронул коня, выступив вперёд, всмотрелся.
— Опять ты, — тихо засмеялся он. — И кто в этот раз? Шепель? Неустрой?
— Неустрой, княже! — с усмешкой ответил вожак молодых бродников. И почти тут же усмешка пропала — при словах о Шепеле, Неустрой враз вспомнил, где сейчас его брат, кому он служит, и кто им этот князь.
— Ну-ну, — неопределённо проговорил Глеб Святославич. И вдруг подозрительно спросил. — А ты чего это тут делаешь?
— Да мы тут… — Неустрой вдруг замялся. — Ну, мы у половцев косяк коней угнали, двухлеток… полудиких ещё. Гоним вот к нам на Донец. Голов с полсотни.
— Ого, — бросил князь уважительно. — У кого угнали?
— У хана Искала.
— А чего же вы… — Глеб поднял брови. — В размирье с ним что ли?
— Да нет, — Неустрой даже засмеялся. — Это у нас в обычае. Вчера они у нас десяток коров порезали, сегодня мы у них косяк увели, завтра, глядишь, опять они у нас человека украдут…
— А послезавтра снова вы у них чего-нибудь стянете, — понимающе кивнул князь.
— Ну да, — подтвердил Неустрой. — Это не война, княже. Вот если бы догнали они нас… тогда даже и не знаю, чего и сотворилось…
— Удаль показываете свою, — всё так же понимающе сказал Глеб. Подумал несколько времени и велел:
— Собирайтесь. Поедете со мной.
Осенней глупости своей, когда он отпустил Неустроя у Путивля, Глеб Святославич повторять не собирался. Не дай боже, прознает кто в степи про то, что северские князья с дружинами валят сейчас через половецкую степь к Тьмуторокани — слух до Ростислава Владимирича вмиг долетит.