Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
В том, что отобьются, у Буяна сомнений не было — Плесков измором, ни осадой пока что никто ещё не брал. В самом начале осады отправил Буян Ядрейкович в Новгород, к Мстиславу-князю своего кметя гонцом, — а новогородский князь помощь окажет, не умедлит. А каменные стены Плескова внушали и уверенность, и надежду. Да и не зря — за седмицу обстрела из пороков Всеславичи до сих пор не смогли пробить в стенах Плескова ни единой большой бреши. Так, в нескольких местах вывалились камни — и всё. Из порока бить — не из лука альбо самострела, второй раз в одно и то же место попасть — это надо Велесу не меньше, чем индрика скормить.
Хотя там, у полочан, во главе рати кто-то очень опытный в войских делах. И сам-то князь Всеслав Брячиславич, говорят, невзирая на свои всего лишь тридцать шесть лет, в войском деле понимает много. А впрочем, пока что на этом поприще полоцкому князю отличиться не доводилось — это его первая большая война. Если не считать того, что Всеслав со своими кривичами в степь ходил пять лет тому на торков.
Первая и удачная, — возразил сам себе Буян. Вот и вырос кривский волк. Сам себе в том не сознаваясь и никому об этом не говоря, чего-то подобного гридень ждал давно. В конце концов, ещё сорок лет тому отец нынешнего полоцкого князя пытался захватить Новгород под Ярославом Владимиричем — так чем же хуже Всеслав?
Буян усмехнулся.
Снова вспомнились принесённые Яруном слухи о том, что около Всеслава постоянно крутятся волхвы. Небось снова старую веру обратно восстановить хотят, недоумки… Сатанинское семя. Да и Всеслав-то сам, слышно, от какого-то волхвованья рождён.
Кривская сила набухала где-то в болотах, оттачивая мечи в боях да стычках с литвой — жмудью да ятвягами. Копилась, томилась под гнётом — и должна же была когда-то вызреть!
Дождался. Вызрела.
Хватай ложку — каша доспела. Никому мало не покажется…
Снова гулко бухнуло в камень, и почти тут же грянуло в деревянное забороло. Раздался пронзительный треск, полетели щепки, и гридень невольно встревожился. Вот тебе и индрика Велесу — Всеслав-то Брячиславич, слышно, Велесов любимец.
Тьфу ты, и что за погань лезет в голову! — Буян Ядрейкович невольно перекрестился, прося у Христа прощения за упоминание старого бога. Который не бог есть, а бес, — невольно повторил он про себя поучение попа.
Со скрипом оседала назад, на углы, потревоженная ударом кровля заборола, с опаской косились на ней плесковские кмети.
— Не робей, ребята! — весело бросил гридень. — Не порушить полоцкому татю нашу плесковскую твердь!
— Вестимо, не порушить! — разноголосо поддержали господина кмети.
— Ну как вы тут? — осведомился воевода, подходя ближе.
— А чего же, — обстоятельно отозвался ближний кметь, уже седатый степенный кривич. — Кормят хорошо, взвар кажен день, да ещё мёду ковш. Этак-то воевать можно.
— Давно долбят-то? — гридень принял из рук кашевара резной ковш со взваром, благодарно кивнул и глотнул горячий, пахнущий липовым цветом и яблоками напиток.
— Да почитай, с рассвету, — сказал, прислушиваясь к свисту нового камня, молодой кметь. — Как солнце над лесом встало, так и начал. И где только такую пропасть камней набрали, полочане-то?
— С собой привезли, небось, — всё так же рассудительно ответил пожилой ратник.
— Ну да, — не согласился молодой. — Они уж седмицу в стены колотят… им лодей двадцать надо было с камнем только гнать.
— Насобирали, — хмыкнул Буян, отставляя опустелый ковш. Кашевар снова наклонил было над ковшом жбан взвара, но гридень остановил его движением руки. — Камень-то на городовую стену где ломали? Рядом. Вот и полочане теперь тем камнем попользовались.
Воевода утёр рукой усы, довольно хмыкнул.
— Спаси бог, мужики, за взвар, пора мне, — и нырнул в проём в настиле заборола.
Он уже не слышал, как, проводив его долгими взглядами, кривские городовые кмети сгрудились ближе друг к другу.
— Так чего, говоришь, они сказали-то? — жадно спросил пожилой ратник.
— Сказал полоцкий гридень (из наших слышь, из плесковичей!) Колюта — мол, наш господин, Всеслав Брячиславич, природный князь кривского племени и по роду своему и по приговору кривских общин. Потому, дескать, достоит ему в своих руках всю кривскую землю совокупить.
Кмети несколько мгновений помолчали, и пожилой с непонятным выражением протянул:
— Н-да-а…
В терему Буяна уже ждали — и не только жена да челядь. Ждал старшой дружины наместничей, заслуженный и уже полуседой кметь Серомаха — из киян.
— Случилось чего, Серомаше? — чуть насмешливо спросил Буян.
— А то как же, — подхватил шутку кметь, хотя глаза оставались холодными. — Конечно, случилось — Всеслав с ратью под городом.
— Да ты что? — усмехнулся гридень с деланным удивлением. — А я-то, глупый, мыслил, он к нам на посиделки пришёл, мёды попить, пирогов поесть…
Посмеялись невесело. Не до веселья было, хоть и любили оба добрую шутку. Веселиться было не с чего — полоцкий оборотень под городом. Стены в Плескове высоки и крепки, но главные стены крепости — не из камня и дерева, а из стойкости её защитников. А на них у Буяна большой надежды не было.
Дружина, известно, из его воли не выйдет, да ведь в ней всего три десятка воев — на такую-то твердь.
А вот городовая рать — дело иное. Тут, в Плескове, что ни день восстают толки, будто полоцкий князь, им, плесковичам, совсем и не враг. Они кривичи, и там, у Всеслава — кривичи. Да и сам Всеслав… К толкам этим были густо подмешаны слухи про то, что Всеслав Брячиславич — язычник, а в Плескове до сих пор христиан меньше четверти. Да и те — христиане только по имени… Как, впрочем, и в любом ином городе Руси.
Городовая рать Плескова на треть — дружины кривских бояр, на этих тоже надежда есть, хоть и не такова, как на свою дружину. Им как господа плесковская поворотит, так и будет, а средь той господы язычников тоже хватает, хоть и тайных.
— Так чего там? — нетерпеливо и устало спросил Буян, падая в кресло и вытягивая усталые ноги в остроносых тимовых сапогах. Теремной холоп спешно принёс господину холодный квас в жбане, ядрёно пахнуло ржаной коркой, тёртым орехом и смородиновым листом.