Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

Некрас Виктор

Сороки орали над самой головой, но кметь готов был поклясться — орут они не оттого, что его боятся. Точнее — не только оттого.

А вот и опушка.

Несмеян осторожно, стараясь не шелохнуть ни единого листка, отвёл от глаз ветки. И замер на месте.

Всего в четверти перестрела от опушки вдоль леса шла рать. Неведомо и чья. А только не своя — ясно. Неоткуда тут было взяться рати, своей для полоцких кривичей.

Бегая взглядом вдоль строя и неслышно шевеля губами, Несмеян считал воев. Всего насчиталось сотен пять с лишком. И того немало, притом, что с полсотни конных.

Несмеян чуть прикусил губу, вглядываясь. И пешие оружны и снаряжены хорошо, а про конных и речи нет — блестели брони, ломалось солнце на литых бронзовых верхушках шеломов. Ножны мечей из зелёного и красного сафьяна, длинные плащи и зубчатые шпоры. Боярская дружина, никак иначе.

В самой середине конной рати выделялся всадник в богатом плаще и золочёном шеломе. А вот и боярин. Кто же таковы-то? Несмеян задумчиво почесал переносье и тут же стукнул себя согнутым пальцем по лбу. Лешак бестолковый! Вон же знамено, на щитах! Новогородцы!

Несмеян перекусил зубами сочную травинку и зажмурился от восторга.

Вина была выкуплена.

Кметь проводил взглядом новогородскую рать и бесшумно скользнул обратно за куст.

Вои послушно ждали. При виде бегущего старшого, схватились было за мечи, но он только махнул на них рукой и вскочил в седло.

4. Кривская земля. Окрестности Плескова. Лето 1065 года, зарев

Утро вставало туманное и хмурое — почти осеннее, хотя до настоящей осени было ещё долго — почти целый месяц. Под стать утру был и душевный настрой. Погано было на душе. Хмуро.

Всеслав раздражённо теребил ус, разглядывая несокрушимую кладку стен и веж плесковской твердыни.

Князя грызло разочарование. Разочарование от первой большой неудачи.

Окрест города стояли дымы — распущенные в зажитье летучие загоны Всеслава зорили вотчины городских бояр. Но кметям настрого было запрещено разорять огнища и веси. Только боярские вотчины. И то только те, где церковь сыщется. Князь мстил за поддержку наместника, мстил плесковским боярам за свою неопытность мальчишескую.

Непрост плесковский наместник.

И храбр к тому же до ума потери Буян Ядрейкович.

Другой храбрец да небольшого ума попробовал бы пороки спалить альбо просто пощипать боевые порядки полочан. А этот вон как — в один мах хотел с войной покончить. Ведь как оно — дотянись Буян в ночном бою до князя Всеслава… неведомо ещё как бы дело-то окончило. Случись что с князем — и рать полоцкая, глядишь, отступит… А то и дорогу в кривскую землю для новогородских полков открыть — возмогут ли полочане оборонять свою землю без главы-то земли?

Всеславу вдруг стало стыдно своих мыслей.

Возмогут!

Ещё как возмогут!

И нечего киснуть! Убить его плесковичи не смогли, так теперь он их дожмёт! Теперь бы только вестей от сына с Бренем дождаться. Хоть каких.

На полоцкой меже, едва рать перешла Великую, Всеслав отделил четыре сотни кметей и двинул на северо-восход, сторожевой ратью, поставив во главе старшего сына, Брячислава — поберечься новогородской рати, могущей прийти на помощь своему пригороду.

— Смотри, сыне, — Всеслав махнул рукой в сторону Нового Города. — Там… князь Мстислав Изяславич. Новгородские рати могут пройти к Плескову только по Шелони. Там их и стереги. В открытый бой не лезь, если их слишком много будет, травись, играй в малую войну. Внял?

— Внял, — нетерпеливо бросил сын, горяча коня. Глаза его уже смотрели вдаль, ему не терпелось ощутить себя во главе рати — впервой! поймите вы!

Всеслав перехватил его взгляд, улыбнулся понимающе. Сам таким был когда-то…

— И вот ещё что… — Всеслав на несколько мгновений замолк. — Гридня Бреня, сыне, слушай во всём. Спрошу, если что, с вас обоих. А не хмурься! — прикрикнул князь, видя, что Брячислав на миг омрачился. — Так надо! Так правильно! Воевода Брень столько воевал, сколько ни мне, ни тебе тем более не виделось и во сне даже, у него над литвой пять побед!

— Ладно, — бросил сквозь зубы княжич.

Сын иной раз и впрямь беспокоил.

Лёгок был излиха старший Всеславич: и всё-то у него срыву, с маху… И более государских дел, о которых ему, как наследнику стола полоцкого думать надо, любил Брячиславушка лихие скачки конные, да охоту псовую.

— Смотри у меня, — пригрозил Всеслав Брячиславич уже в шутку. — Я в твои-то годы уже на столе сидел.

— Угу, — кивнул княжич весело. — И маму у новогородских кметей отбил с оружием в руках, знаю.

Князь невольно засмеялся.

Сын был верный и послушный.

И за тылы свои Всеслав был спокоен.

Грызло за сына беспокойство — помнил он про то, как проиграв битву на Судоме, отец выиграл войну с Ярославом Хромым. Отцовы кмети схватили Ярославлю жену Ингигерду с домочадцами, со всей челядью и двором. И пришлось Ярославу-победителю, великому князю киевскому, уступить побеждённым полочанам Витебск и Усвяты.

Так и сейчас — не приведи Велес, окажется в руках Мстиславичей старший полоцкий княжич… что тогда будет делать полоцкий князь, потомок Велеса?

Всеслав мрачно усмехнулся. Он и сам не знал ответа.

Сзади почти неслышно возник отрок в кояре, тихо кашлянул, привлекая внимание князя.

— Чего? — не оборачиваясь, бросил Всеслав — любовался на Великую. Закатное солнце тонуло в реке и густых черёмуховых зарослях левого берега, красило в багрец стены Плескова.

— Гонцы там, — отрок старался говорить голосом погуще. — От воеводы Бреня вроде.

— Сюда зови, — Всеслав оборотился, опёрся спиной на плетень, ограждающий стан полоцкой рати. — Здесь говорить буду. Да воевод созови сюда.