Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
— Ведуна схватили на торгу, — сумрачно ответил Серомаха, глядя, как господин собственноручно наливает вкусный коричневый напиток в каповые чаши. — За Всеслава орал, да кощуны языческие сказывал.
— Много народу слушало? — обеспокоился наместник. Поставил жбан на скатерть, глотнул из чаши, сладко прижмурился. Кивнул кметю на вторую — пей, мол.
— Десятка два мужиков посадских, — Серомаха пренебрежительно махнул рукой. — Разбежались.
— А ведун где сейчас? — с любопытством спросил Буян.
— В порубе сидит.
— Ладно, — задумчиво сказал гридень. — Пусть до утра обождут.
— Это дело! — кметь весело топнул ногой и одним глотком осушил налитую Буяном чашу.
Светлая летняя ночь тихо обнимала Плесков, туманной пеленой стелилась над Великой, шелестела листьями в городских садах и лесах околоградья. Спали в своих избах и теремах градские — тревожным сном, в каждый миг готовые встретить сполох, увидеть входящих в город полоцких воев — христиане, бояре и купцы. Спали спокойным и даже равнодушным сном ремесленники городовых сотен — тут христианство прижилось ещё слабо, и им в худшем случае было всё равно, какой князь станет брать дань с их ремесла. В лучшем же — ждали Всеслава с надеждой. Спали чутким тревожным сном кмети и вои городовой рати на стенах. Спали полочане в стане Всеслава — спокойно спали, уверенные в силе своей рати и своего князя.
Не спали только дозорные — на городских стенах и в полоцком стане.
И не спала дружина Буяна Ядрейковича.
— А может, не стоит, господине? — нерешительно спросил Серомаха, глядя, как наместник затягивает поверх кольчуги боевой пояс толстой турьей кожи с набитыми поверх медными бляхами.
— Чего не стоит? — гридень аж остановился. — В бой-то идти?
— Ну да, — сказал старшой. Глянул на Буяна Ядрейковича и поправился. — Ну… тебе самому не стоит…
— С чего бы это вдруг? — Буян поднял брови, рука его замерла в воздухе, протянутая к висящему на стене мечу.
— Так ведь наместник ты, господине, — Серомаха потупил глаза, но голос его только отвердел. — А в городе неспокойно. Случись чего — мало ли как всё обернётся…
Гридень на несколько мгновений задумался.
Старшой был во многом прав.
Случись с ним чего — оставшийся без наместника город и впрямь вполне мог откачнуть от новогородского князя и поворотить к полоцкому оборотню. Известно, ему-то, Буяну, уже всё равно будет… да вот только князь его, Мстислав Изяславич город Плесков потеряет. И в Новгороде тогда язычники голову подымут.
Ну так и тем более надо теперь же Всеслава остановить!
А как остановить — Буян Ядрейкович уже знал.
Ишь, выискался… мессия языческий… урождённый властелин всех кривичей. Поглядим, крепка ли помощь твоих нечестивых косматых демонов против доброго меча.
А сделать ДЕЛО должен он сам и никто больше. Так уж велось в русских ратях — твой замысел, тебе и выполнять. Тебе, Буяну Ядрейковичу, гридню Мстислава Изяславича и Изяслава Ярославича, наместнику новогородского князя и великого князя киевского в Плескове.
Потайная калитка в каменной стене неслышно отворилась — петли были смазаны маслом заранее. Три десятка кметей тихо проскользнули наружу и растворились в сером полумраке светлой северной ночи.
Наместник вывел в поле всю дружину, оставив Плесков на бояр и их воев — если что случится, так всё же не враз город сдадут. Найдётся и кому их со стены стрелами прикрыть, и воев городовых ободрить.
Шли молча, быстрым наступчивым шагом меряя землю. До Всеславля стана от стен было рукой подать, всего-то два перестрела. Дали немалый крюк, хоронясь в овражках и тальниках, подкрались вплоть.
Серомаха шумно и горячо дышал наместнику в спину.
— Покинь сопеть! — свирепо прошипел гридень. — Как корова в стойле! Брюхо отрастил — дышать мешает?!
Старшой обиделся, но сопеть перестал.
Затаились.
На сером небе, глядя снизу, хорошо был виден полоцкий дозорный. Не спал кметь, то и дело оглядывался по сторонам, вертел головой. Только вот сидел на видном месте, — плоховато, видно, учили его. Зря, стало быть, болтают люди, будто по полоцкой земле до сих пор лесные войские дома есть, — подумал невольно Буян. — Хотя, может, дозорный — просто полоротый новик, вчера только зверобойную рогатину да дроворубный топор сменил на меч да щит.
Буян Ядрейкович поймал вопрошающий взгляд Серомахи и молча кивнул. Кто-то из кметей быстро посунулся вперёд, скрипнул лук, коротко и сильно свистнула стрела. Что-то глухо вякнув, полочанин грянулся оземь, взмахнув руками, и плесковичи тут же ринули к нему.
Но спешить не стоило — душа парня (и впрямь новик!) уже шагала по звёздному мосту… тьфу ты, — поправил себя гридень. Не шагала по звёздному мосту, а летела в самую глубину преисподней, к пеклу, раскалённым сковородкам и котлам со смолой, туда, где сидят их нечестивые демоны, именуемые богами.
Быстро огляделись — внезапная и быстрая смерть дозорного никого более не потревожила. И зашагали-заскользили меж костров и шатров, перешагивая через спящих прямо на земле, на войлоке и рядне полочан.
В Плескове заливисто перекликались петухи.
— Вторые, — едва слышно шепнул около Буяна Серомаха, уже забыв про обиду. Да и можно ли долго обижаться на господина, если он по делу тебя укорил?
Княжий шатёр был хорошо виден с заборол, Буян Ядрейкович несколько раз пристально разглядывал его, запоминая подходы, и теперь дружина дошла до места быстро и не блукая. И тут вдруг наместника охватил лёгкий страх — а ну как неудача… как из самой середы полоцкого стана выбираться, через всю-то вражью рать? Но он быстро подавил в себе недостойное воина чувство.
Туман оседал мелкими капельками на шеломах бронях и оружии, на усах кметей и на одежде. Долго ждать было нельзя. Да Буян и не собирался. Наместник подвытянул из ножен меч, цепко глядя на дозорных, которых у княжьего шатра было всего двое — чести ради, не для бережения (от кого — в своём-то стане?!). Кмети замерли в последний миг перед броском, считая миги по ударам сердца.
И тут же за спинами их внезапно восстал пронзительный рёв рога — тревога! сполох! Буян дрогнул — всего на миг — но время было уже упущено! Посторонь заметались люди с оружием, зазвенела сталь. В них вмиг опознали чужаков — в невеликом (всего-то восемь сотен!) полоцком войске многие (очень многие!) знали друг друга в лицо, а уж тут-то, у княжьего шатра, имели право быть только считанные люди.